Книга Как никогда. Одинокая женщина желает... - Марина Порошина

У него оказалась твердая и широкая ладонь с бугорками мозолей (откуда — интересно знать?), и за спину он обнял ее крепко и надежно. От кителя, в который Ирина уткнулась носом где-то в районе верхней пуговицы, непривычно пахло сигаретным дымом и бензином (странно, а курить он почему-то не выходил ни разу за вечер). Выше она решила не смотреть, прижавшись к кителю виском, и исподтишка стала наблюдать за остальными. Шустрый осторожно, как хрустальную статуэтку, обнимал Маргариту, а она смотрела на него снисходительно, но в целом благосклонно. Евстолия умело руководила профессором, и они довольно слаженно исполняли смутно знакомый Ирине по старым фильмам танец. Ирина никаких танцев не знала, в их студенческие времена танцевать означало скакать и махать руками под быструю музыку и качаться, переступая ногами и обнявшись, под медленную. А после она никогда и не танцевала — по ресторанам они с мужем не ходили, в отпуске, на отдыхе, рано ложились спать, чтобы не пропустить самый полезный утренний загар, а когда приглашали гостей, вели умные разговоры о работе, и о танцах никто не заикался. Ирина же с детства любила танцевать, но это как-то прошло мимо нее. Наверное, поэтому она Юльку отдала в самый лучший в городе танцевальный и водила туда несколько лет три раза в неделю. Юлька танцевала отлично, а она, Ирина, так и не научилась. Ну и ладно, зато не надо думать о фигурах. И она просто качалась в объятиях Петрухина, закрыв глаза и предоставив ему ориентироваться в пространстве. И во времени, потому что музыка, которая должна была бы играть вечно, кончилась слишком быстро.

– Давайте еще! — предложил Шустрый. — Джо Дассен тоже ничего, потянет.

– Давайте по порядку! — настаивала на своем Евстолия. — Теперь я буду петь романс.

– Блин… — искренне огорчился Шустрый, и на сей раз, как ни странно, Ирина был с ним полностью солидарна. Чего ей, жалко, если они еще потанцуют? Раскомандовалась тут! Вот и Петрухин медлит, как будто не хочет ее отпускать от себя. Но вредная Евстолия обнаружила недюжинную техническую смекалку, выдернув шнур магнитолы из розетки.

– Надо, как договорились, — отчеканила Евстолия. — Правда, Лев Николаевич? Вы же еще не слышали, как я пою. А у меня дома есть гитара. Случайно никто не умеет играть на гитаре?

Она смотрела на мужчин кокетливо и снисходительно, не ожидая от них ничего путного, но вдруг оказалось, что умеет делать Петрухин, на которого все воззрились с изумлением.

– Я музыкальную школу закончил по классу гитары, — еще больше смущаясь от всеобщего внимания, признался он. — У меня мама была директором музыкальной школы. Вот и пришлось…

– Бывает, — понимающе вздохнул Шустрый и примолк, видно что-то вспомнив. — Ну, давайте гитару! Только потом опять танцевать будем.

– Я принесу? Это же мой фант? — вопросительно глядя на Евстолию, предложил Лев Николаевич.

– Она же не лежит на кухонном столе, — резонно возразила Евстолия.

– А что на столе-то лежит? — заинтересовалась Ирина.

– Это потом! — не поддалась на провокацию Евстолия. — А сейчас я сама схожу.

Она исчезла, взметнув юбками маленький вихрь, и вернулась через минуту уже с гитарой. Петрухин как-то очень умело и ласково, как живую, взял ее в руки, пальцами пробежался по струнам — и гитара ожила. Он стал ее настраивать, по-птичьи склонив голову набок, а Евстолия тем временем готовилась к выступлению. Она перед зеркалом поправила прическу, выключила телевизор и, поэкспериментировав со светом, остановилась на торшере, выключив люстру. Ирина смотрела на все эти манипуляции с удивлением, она не ожидала, что все будет так… серьезно. Да еще и тот факт, что Петрухин — гитарист с аттестатом о среднем музыкальном образовании, почему-то выбил ее из колеи. Что-то не складывалось. Очень уже это не подходило к его профессии. То-то он такой застенчивый — человек искусства, надо понимать. Шустрый вдруг сделался задумчивым, даже перестал хихикать и шептаться с Маргаритой. Наверное, его в детстве тоже учили музыке, предположила, глядя на него, Ирина. А Маргарита сидела в кресле и рассматривала всех собравшихся, удивляясь про себя: а ведь это из-за нее все, из-за ее объявления собрались странные, чужие люди, которые придумывают всякую чепуху и которым, кажется, очень неплохо вместе. И Ирина выглядит такой довольной и веселой. Странно…

Тем временем Петрухин настроил гитару. Евстолия, пошептавшись с ним, отошла в дальний угол, встала возле торшера, жестом оперной певицы сложила руки на юбке и кивнула гитаристу.

Гитара запела красиво и печально, что-то очень знакомое.

– Целую ночь соловей нам насвистывал, город молчал, и молчали дома, — сдержанно и тоже печально начала Евстолия.

Ирина прикрыла глаза и подумала — этот голос, сильный и нежный, совсем не подходит этой потешной, приставучей и не в меру деятельной… старушке? Да нет, Евстолия вовсе не старушка. Ее даже и пожилой-то назвать нельзя, ей, наверное, и шестидесяти еще нет. Наверное, ее муж, то есть любовник или как она его там называла, очень любил, когда она ему пела. И если закрыть глаза, то можно представить, что и сейчас поет молодая, любящая и не очень счастливая женщина.

– В час, когда ветер бушует неистовый, с новою силой чувствую я… — пела Евстолия.

И на душе у Ирины делалось легко и печально. Точь-в-точь, как в стихах: «печаль моя светла» — раньше эту фразу Ирина до конца не понимала, а оно вон как, оказывается, бывает.

Голос смолк, гитара еще что-то повторила ему вслед и тоже притихла. Все зааплодировали, Лев Николаевич подошел к Евстолии и поцеловал ей руку. Евстолия на секунду смутилась, больше для виду, и тут же засуетилась:

– А теперь к столу! У нас еще один фант — ваш тост, вы помните, Маргарита?

Все уселись за стол, на котором, впрочем, осталось только вино, печенье, конфеты и фрукты. Но на два-три тоста хватит, в крайнем случае, в холодильнике еще остались копченая колбаса и сыр, прикинула Ирина и впервые за вечер взглянула на часы — ого! Половина четвертого! А она собиралась лечь спать, не дожидаясь двенадцати. Если бы ей кто-нибудь еще вчера сказал, что она проведет новогоднюю ночь в компании Риты, Евстолии, трех незнакомых мужчин и Деда Мороза и к тому же получит от этого удовольствие, она бы ни за что не поверила. А они все оказались вполне ничего… даже этот, Шустрый. И с Риткой она помирилась — жизнь продолжается!

Маргарита, будто прочитав ее мысли, предложила:

– Давайте выпьем за неожиданные повороты в судьбе. Вот у меня, например, такой поворот был недавно — муж от меня сбежал…

– Вот придурок! — успел вставить Шустрый.

– Олег, не мешайте! — шикнула на него Евстолия.

– Точно — придурок, — согласилась с подсказкой Маргарита. — Я думала — к Ирине ушел. Для меня самое паршивое было — что я подругу потеряла. С мужиками, уж извините, проблем нет. — Марго улыбнулась Шустрому, не отрывавшему от нее глаз, и он радостно закивал в ответ. — А вот подруга у меня одна-единственная, с детства. Оказывается, подруга была и есть, а остальное не важно. Такой вот поворот. И вы сюда пришли… неожиданно. И я смотрю, сложился у вас дружный коллектив, хотя еще утром вы друг про друга ни сном ни духом, я так понимаю?