Книга Парень моих кошмаров - Мирослава Маркина

открытом океане на лодке. И, исходя из моих убийственных ощущений, шторм в океане был на все девять баллов. В голове гудел целый рой, во рту язык с трудом ворочался и будто даже распух, веки с трудом поднимались, не позволяя сконцентрировать взгляд. Мне так плохо не было даже после самых отвязных загулов. Стараясь не думать о накатывающей волнами тошноте, я все же открыла глаза и огляделась.

Первое, что я поняла, когда рассмотрела окружающую обстановку: я не дома. И не в гостинице. Я вдалеке от цивилизации вообще, в какой-то маленькой комнатушке со старой, как моя прапрабабушка мебелью. А в довесок ко всему, я лежу под тонким одеялом совершенно нагая. Закусив нижнюю губу, стараясь не разреветься от досады, запрокинула назад голову и едва не задохнулась от пронизывающей головной боли.

Какая же я идиотка! Зачем так самонадеянно решила доказать самому скользкому типу, что я такая смелая и отчаянная? Зачем решила утереть слизняку-Антипову нос? Знала же, что у этого человека нет ни чести, ни совести.

И теперь я нахожусь в какой-то конуре, голая и совершенно ничего не помнящая. Я судорожно рыскала хоть кроху информации о вчерашнем загуле, но мой мозг посылал только болезненные импульсы. Что вчера, черт возьми, произошло? Я что, вчера снова забыла, что мой девиз теперь «трезвость моё всё»? Я что, опять пила?

Думать об этом было некогда. Я собрала всю волю в костлявый кулак и заставила себя соскрести свое тело с кровати. Нужно как можно скорее убраться отсюда, где бы я не находилась сейчас.

Осталось понять лишь, где мои вещи и где здесь выход. В зоне видимости моих позорных сеточек не было. Я обернулась простыней, медленно встала и с невероятным усилием воли направилась к закрытой двери. Я замерла тут же, услышав за дверью чьи-то шаги. Огляделась. На подоконнике одиноко пылилась хрустальная ваза. Её-то я и взяла в руку, тяжелая. Притаилась за дверью. Она отворилась и невидимый человек вошел. Он нес в руках поднос с чем-то, но так и замер, не дойдя до кровати, видимо, заметив мое в ней отсутствие.

Парень медленно развернулся и уставился на меня.

— Ты что здесь делаешь? В прятки, что ли, играешь?

Я крепче сжала «орудие» и сделала решительный шаг вперед.

— Это у тебя нужно спросить, что я здесь делаю! Почему я в этом доме, абсолютно голая? Что ты со мной сделал?

— Я? Всего лишь отбил тебя у какого-то отморозка и привез к себе.

Моя память благородно подкинула обрывок из вчерашнего вечера, и я вспомнила и сальный взгляд, и чужие наглые руки на моей короткой юбке. Но это не объясняет главный вопрос, который вертится на языке.

— А голая я почему?

Мой спаситель едко хмыкнул и поставил поднос, который всё ещё держал в руках, на прикроватную тумбу.

— Это вместо «спасибо, Найк, очень мило с твоей стороны, что ты не бросил меня в беде»? Что ж, отвечу. Ты не абсолютно голая, как утверждаешь. Белье на тебе какое-никакое есть.

Я заглянула в одеяло. Ну, да, так и есть, в нижней части моего туловища ярко-розовые стринги целомудренно прикрывают хоть что-то. Но верха-то нет! Это факт.

— Прости, — Найк поймал мой вопросительный взгляд и, слегка покраснев, или мне показалось, ответил, — но в процессе твоего спасения, одежда сильно пострадала и я ее постирал. Снять с тебя эти сетки было несложно, а вот надеть что-то другое, оказалось мне не по силам. Ты чертовски тяжелая.

Я нахмурилась. И не потому, что наглый фрик намекнул, что я толстая, а потому, что в памяти один за другим начали всплывать отрывки из вчерашнего вечера.

— Я помню, что вчера мой мир был розового цвета. Мне что-то подсыпали, да?

— Думаю, что экстази. В клубе ним часто торгуют. Мой друг, кстати, эту версию подтвердил, Ваня работает фельдшером на скорой. И он помог промыть тебе желудок. Правда то, что успело раствориться, всё ещё успешно гуляет в твоей крови, — Найк забрал из моих рук вазу, с которой я почти сроднилась, и протянул стакан с водой. — А ты не поделишься рассказом, почему ты была в таком виде?

Разумеется, я могла бы придумать какую-нибудь выдуманную историю, но, честно говоря, я чувствовала себя настолько паршиво, что рассказала всё, как есть. И про клуб, и про задание, и про пари. Найк слушал внимательно, не перебивал, время от времени выразительно выгибал правую бровь и морщил лоб. Я опустилась на кровать, всё ещё кутаясь в одеяло, и горько выдохнула.

— Ты извини, конечно, но ты самая странная девочка из обеспеченной семьи, которую мне только доводилось видеть. Я в шоке от твоей изобретательности. Ты так ловко впутываешься в странные истории.

— Мне твоя лекция сейчас не поможет. И ты мог бы проявить немного участия. Этот павлин Антипов самый большой урод, которых прежде мне встречать не приходилось. То есть, я об этом и раньше знала, но меня это мало касалось. Интересно, до какого момента он был готов дойти в своём желании меня унизить?

— Ты расскажешь об этом отцу?

Я посмотрела на парня глазами грустного бассета хаунда и горько вздохнула.

— Нет. Как я могу? Как объясню своё присутствие в клубе? Боже, я окончательно заигралась, запуталась. Найк, что мне делать? Я не хочу замуж, готова пойти на что угодно, только бы избежать этого, но и придумать толковое ничего не могу. Все попытки оборачиваются против меня. Вязну еще больше. От шишек уже лоб болит.

— Тебе нужно взяться за ум, научиться нести ответственность за свои поступки.

— А я что делаю, по-твоему? Борюсь за свободу.

— Ты барахтаешься в луже, вместо того, чтоб свободно плыть в океане.

— И что бы ты сделал на моем месте?

— Начал бы самостоятельную жизнь, в которой никто не может указывать мне, что делать.

Я не смогла сдержать смех, честное слово, хотя чувствовала себя совсем плохо. Нашелся повелитель океана, тоже мне. Тот аквариум, в котором он живёт, и квартирой то назвать трудно, на за оптимизм этому парню точно нужно дать медаль.

* * *

Душ немного привёл меня в чувство. Найк едва ли не силком затолкал меня под холодные струи воды, а сам всё это время караулил за занавеской, чтоб я, чего доброго, ещё в обморок не грохнулась.

— Я знал, что ты неуравновешенная и со слабыми тормозами, но чтобы такое…

Кажется, ему слишком нравится надо мной издеваться.

— Это была лишь игра, — кряхтя, я лениво натирала жидким мылом кожу. —