Книга Сказки - Константин Яковлевич Лагунов

баржи, катера, лодки, плоты.

На крутом берегу Туры — просторный дом. Мишель живёт с друзьями в нём.

Кто его друзья? Сейчас отвечу я. Это…

Красноносый. Непромокаемый Чапа Лапа Га-Га-Га — со своим семейством.

Крикун и задира Кука Река Ку-Ку-Ку с женой и малышами.

Всегда голодный, вечно сонный Рюх Ух Тюх с семью рюхухтюхтятками и их мамой.

И рогатый бородатый проказник Бемекл с Бемеклихой и бемеклятами.

Кто они?

Сейчас узнаешь, коли дальше прочитаешь.

Чапа Лапа Га-Га-Га

Сперва давай послушаем его песенку. Песенку о себе…

Я стою на берегу,

Я стою и ни гугу.

Я стою и жду, когда

Подойдёт ко мне вода…

Вот тогда поплаваю.

Я стою на бережке,

На зелёненьком лужке.

Я стою, не шевелюсь,

Речку жду и не дождусь…

А купаться хочется.

Я в Тюмени первый Гусь,

Потому не шевелюсь.

Хоть и недалечко

Бьёт волною речка.

Но ко мне не движется.

Греет солнышко. Жара.

Мне нырнуть давно пора.

Чтобы охладиться.

Да ещё напиться.

Но река ни с места.

Я застыл на берегу.

Сделать шаг бы. Не могу.

Всё равно реку дождусь.

Я ведь знаменитый Гусь —

Чапа Лапа Га-Га-Га…

Видишь, каков гордец! Какой упрямец! Этот самый Чапа Лапа Га-Га-га.

Его спина, шея, грудь, живот — всё белое-пребелое. А уж крылья — из белых белые. Сверкают на солнце, как молодой снег.

Правда, однажды Чапа Лапа Га-Га-Га был чёрным, как грач или ворона. Но это было лишь однажды.

И вот почему…

За горошницей

Как-то Чапа Лапа Га-Га-Га с речки домой чапал. Шагал неспешно. Вразвалочку. Шёл, подставив солнышку белую спину, белейший бок и белоснежную грудь.

Шёл да думал: «Вот приду сейчас домой, а там ждёт меня вкусный обед…»

Вдруг остановился.

Принюхался.

Блаженно зажмурился.

Причмокнул.

Откуда-то тянуло ароматом разваренного гороха. Чапа Лапа Га-Га-Га страсть как любил горошницу. Мог в один присест слопать полную тарелку. А если с подсолнечным либо с конопляным маслом, то и две тарелки съедал за обед.

— Фу-ты! Ну-ты! Лапти гнуты. Нет покою ни минуты! — Чапа Лапа произнёс, повернув на запах нос.

Нос у Чапы Лапы Га-Га-Га длинный. Широкий. Приплюснутый. И красный.

Поводил он носом по сторонам. Принюхался. Вобрал в себя гороховый дух, длинно выдохнул:

— У-ух-х! Давно пора бы пообедать. Хочу горошницы отведать.

А он упрямец. Он — гордец. Коли решил, тогда конец. Хоть разобьётся, но добьётся.

Поглубже снова втянул аппетитный пряный дух свежей горошницы да и пошёл по запаху, как собака по следу.

Шёл-шёл, к дому подошёл.

Обошёл дом кругом — окна все закрыты в нём.

В подворотню сунул нос — на него залаял пёс.

Как же в этот дом залезть, чтоб горошницы поесть?

Чапа Лапа Га-Га-Га отступил чуток от дома. Разбежался и… взлетел.

Он ведь Гусь. А гуси летают. Ещё как!..

Крылья широкие. Взмах могуч. Он бы легко долетел и до туч. Но на туче не ждёт обед. Ведь на туче горошницы нет. Потому-что, поднявшись до крыши, он и не полетел выше.

Лапы у него — широкие, перепончатые, ну прямо лапти. По железной крыше он не шёл, а чапал.

Чап…

Чап…

Чап…

Чап…

Дочапал до печной трубы. Сунул нос в трубу и… обмер. Даже голова закружилась, так сладко пахло разваренным, маслом политым горохом.

«Значит, горошница стоит на шестке», — решил Чапа Лапа Га-Га-Га.

Подпрыгнул и… нырнул в трубу.

А труба-то узкая. Сажи на стенках наросло… жуть! Будто чёрные водоросли оплели кирпичи. И, продираясь сквозь эту черноту, Чапа Лапа Га-Га-Га мигом перекрасился, став из белого чёрным.

Но главная неприятность — он застрял в трубе, заткнув её, как пробка затыкает бутылочное горлышко. Заткнул — и ни с места.

Чихал.

Кашлял.

Сопел и кряхтел.

Но ни с места.

Испугался и ну головой вертеть. Лапами бить. Крыльями шевелить. А потом — крутнулся волчком. Сделал рывок и пал на шесток.

Прыгнул он в трубу белым Гусем, а выпал чёрной Вороной. Черней большущего чугуна, в котором и благоухала тёплая, сочная, разваристая горошница.

Чапа Лапа Га-Га-Га подскочил к чугуну и давай горошницу уплетать. Ест да похваливает:

— Ой, вкусна!.. Ах, сытна!.. Скоро съем чугун до дна…

Расплата

Чапа Лапа Га-Га-Га насытился. Теперь он выбирал только самые крупные горошины. Неспешно подхватывал их клювом. Неторопливо глотал. Подумывая, где бы прилечь да соснуть часок-другой.

А в это время… Рыжий Котище… Зубастый ротище… Во-от такой хвостище… Длиннющие когтищи… Неслышно и неприметно подкрадывался к шестку, на котором пировал Чапа Лапа Га-Га-Га.

Подкрался Рыжий Котище. Выгнул спину. Подобрал лапы. Да ка-а-ак прыгнет на шесток.

— Держи вора!.. Лови вора! — завопил Рыжий Котище.

Еле успел Чапа Лапа Га-Га-Га выскользнуть из кошачьих когтей, увернуться от кошачьих зубов.

Скакнул он с шестка на стол. Тут его и увидела сердитая хозяйка. Схватила она скалку и прихлопнула бы Чапу Лапу Га-Га-Га, если б тот не перелетел в горенку.

Началась погоня-свалка. В воздухе мелькает скалка. Скачет Кот, разиня рот. Не мяукает — орёт:

— Держи вора!.. Лови вора!..

Два горшка упали с полки. Разлетелись на осколки. Рухнул фикус с табуретки. Вылетел скворец из клетки. Из распоротой перины белый пух летит на пол. Перевёрнута корзина. Опрокинут круглый стол. От удара балалайка разлетелась на куски.

Ах! — воскликнула хозяйка. И схватилась за виски. Со стены ружьё сняла. Быстренько курок взвела.

Чапа Лапа крикнул «мама!». Чапа Лапа грудью в раму. Вышиб стёкла. Пал в кустах. А ему вослед б-б-ба-бах!!

Хромая да охая, приседая да кашляя, Чапа Лапа Га-Га-Га еле доковылял до родного дома.

Был он грязный и лохматый. Весь ощипанный, помятый. Нос расквашен. Глаз подбит. Лапа правая болит. Под крылом торчат занозы. На глазах блистают слёзы.

Встал, качаясь, у дверей:

— Отворите же скорей. Ради бога отворите. В дом несчастного впустите. А не то вот