Книга Спецоперация «Дочь». Светлана Сталина - Иван Иванович Чигирин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Встреча с журналистами.
«Правда», 17 ноября 1984 г.
16 ноября в Москве состоялась встреча С.И. Аллилуевой с советскими и иностранными журналистами по её просьбе. В своём выступлении С.И. Аллилуева выразила благодарность Президиуму Верховного Совета СССР за восстановление её в гражданстве СССР и за предоставление советского гражданства её дочери Ольге.
Она рассказала, что основной причиной совершённых ею ошибок и заблуждений – решения покинуть 17 лет назад Советский Союз – явилась слепая идеализация ею так называемого «свободного мира». Однако личный опыт жизни в США и Англии открыл ей глаза на реальное положение вещей, и она обратилась к Советскому правительству разрешить ей вернуться на родину. С.И. Аллилуева решительно отвергла всяческие домыслы и спекуляции, распространяемые на Западе относительно её возвращения в СССР якобы под «нажимом». «Моё решение возвратиться на родину к моей семье, – заявила она, – основывалось исключительно на личных, человеческих мотивах. Я – не политический деятель, да и никогда им не была на протяжении всей своей жизни. Попав в этот самый так называемый “свободный мир”, я сама не была в нём свободна ни единого дня. Там я попала в руки бизнесменов, адвокатов, политических дельцов и издателей, которые превратили имя моего отца, моё имя и мою жизнь в сенсационный товар. Мои действия контролировало ЦРУ, которое говорило, что я должна писать и как поступать».
Говоря о своей несовершеннолетней дочери, С.И. Аллилуева указала, что она как мать несёт всю полноту юридической и финансовой ответственности за жизнь дочери и её воспитание. «Только в СССР дочь сможет получить наилучшее образование, специальность и в будущем работу по своему выбору».
С.И. Аллилуева ответила на вопросы журналистов (ТАСС).
Приложение II. «Не забывать запаха родного ветра»
Под таким заголовком эти письма С. Аллилуевой были опубликованы в 1993 году в № 3 журнала «Источник».
С.И. Аллилуева – В.А. Солоухину
«8 мая 1961.
Милый голубчик Владимир Алексеевич!
Извините такое вольное обращение к Вам, но, право, прочитав Ваши замечательные лирические повести, хочется называть Вас возможно более ласково, насколько это возможно в официальном письме читателя к писателю.
Позвольте прежде всего представиться: меня зовут Светлана Аллилуева, нас с Вами знакомил поэт Давид Самойлов на вечере в ИМЛИ (Институте мировой литературы им. М. Горького), который был в конце декабря 1960 года. Вы и Самойлов читали тогда свои стихи, а потом был небольшой новогодний банкет с танцами и прочим. Очень возможно, что Вы меня не запомнили, как, впрочем, и мне тогда Вы не запомнились (но стихи Ваши в Вашем собственном чтении мне понравились); дело в том, что в тот вечер моё внимание целиком занимал дорогой мой друг Дезик Самойлов и я вообще плохо помню всё остальное. Я только тогда отметила про себя, когда Вы стали читать свои стихи сразу после него – как вдруг повеяло какимто душевным здоровьем и чистотой.
Не так давно прочитала я “Каплю росы” и мне бесконечно понравилось, как Вы разговариваете с природой, но потом осталось немного досадное ощущение: а не слишком ли много созерцает этот молодой человек в расцвете сил и здоровья, не упрятался ли он в свои леса и луга, полные цветов, от всего, что раздирает в клочки душу современного городского человека, живущего беспокойными ритмами сегодняшнего дня? А потом – вот на днях – прочитала я и “Владимирские проселки”, и тут мне перевернуло всю душу! Нет, милый он голубчик, умница, и не думает он убегать от беспокойства в свои луга, и живёт он всеми печалями и болями тех, кому недосуг подышать родной природой, и вообще – что за прелесть, сколько красоты, ума, мысли, боже мой! Тут я совершенно задохнулась от эмоций и, ещё не прочитав “Терновника”, села писать Вам письмо.
Извините, милый Владимир Алексеевич, вероятно, Вам надоедают письма читателей, но всетаки уж дочитайте до конца моё. Оно будет длинным, очень много хочется сказать. Несколько дней я всё хожу и думаю о Ваших повестях, о самом авторе, а ещё больше – о самой себе. Что-то Вы мне перевернули в душе, милый Владимир Алексеевич, вот это я и попробую Вам объяснить. Правда – не один Вы, и не одни только Ваши повести сделали это; но, знаете, я принадлежу к числу людей, для которых художественный вымысел (будь то слово или очень хороший фильм, из числа фильмов 1-го разряда, таких, как “Ночи Кабирии” или “2 гроша надежды”) играет подчас большую роль, нежели действительные события и люди. И когда мне было 16 лет, я помню, какое огромное впечатление произвел на меня Р. Роллан. Его “Жан-Кристоф” и “Очарованная душа” заставили меня несколько лет жить и думать под сильным влиянием всего, что я там нашла.
И вдруг в наши дни душевного сумбура, поисков, порывов к чему-то, что стало бы ярким и ясным, в наши дни поисков идеала, героя, знамени, всего того, что ведёт и светит (я говорю только о себе и от себя), вдруг появляется в литературе то, чего ищешь и жаждешь от искусства: для меня – это – “Дневные звезды” Ольги Берггольц, повести и рассказы В. Тендрякова (и его прекрасный лирический роман “За бегущим днём”, недооцененный критикой) и, наконец, Ваши прекрасные лирические повести, а в особенности одна – “Владимирские проселки”.
Господи – какое это свежее дыхание! Как нам нужно оно! Не буду говорить “нам”, лучше скажу “мне”, – так будет искреннее и вернее; я тоже ведь пишу Вам свой лирический монолог. Он полон самой глубокой благодарности искусству и – Вам.
Прошу Вас только, дорогой Владимир Алексеевич, забудьте о том, что я – литературовед, филолог и всякое такое. Это не важно сейчас. То, что я Вам хочу сказать, очень далеко от науки, от критики, даже от читательского “отзыва”. Всего раза дватри в жизни (мне 35 лет) я садилась, вот так вот, как сейчас, чтобы написать о себе чтото очень важное, серьезное и рвущееся из меня вовне; один раз я написала так длинное письмо к любимому; один раз так же вот написала Илье Эренбургу.
Это было летом 1957 года, после появления его умнейшей статьи “Уроки Стендаля”. Я писала ему и о ней, и о самой себе всякое – так она меня расковыряла, так много заставила думать. Это было моё единственное в жизни письмо к писателю… Да что говорить, я и сейчас люблю итальянское кино и фильмы Рене Клера больше своих, отечественных; я люблю Ремарка за его глубочайший гуманизм и не знаю лучшей книги о любви, чем “Три товарища”. Но, может быть, с возрастом во мне проснулось и что-то иное: в ярости отбросила я хорошую книгу Ю. Смуула “Ледовая книга” из-за двух
