Книга Граненое время - Борис Сергеевич Бурлак

письмом.

— Что пишет?

— Не мне направлено — не мне и читать, — сказала Пелагея Романовна с нескрываемой обидой на свою любимицу Зою, которая после ее отъезда из Риги ни разу не написала ей отдельно (и что за молодежь такая пошла).

Зоя с умилением, со всеми пустяковыми подробностями писала о маленьком Андрюшке: и как он уже улыбается, и какие сильные у него ножки, и какой осмысленный взгляд, и как пытается что-то лепетать, — ну совершенно необыкновенный парень, то есть весь в дедушку!.. А давно ли она сама вызывала такое же умиление у покойной матери, когда тянула ее в  с о ч н ы й  магазин (это где продаются соки), или просила  з а б и н т и т ь  поцарапанную руку; или, уже учась в школе, рассмешила всех учителей, сказав, что ее мама занимается  р о д и т е л ь с к о й  пропагандой. Даже выйдя замуж, она так и осталась для него говорливой девчонкой. И вот перед ним молодая женщина со своими радостями. Зойка, Зойка, не знала ты отцовской ласки. А теперь и вовсе отдалились друг от друга.

«Дедушка...» Павел Фомич горьковато усмехнулся и вышел на крыльцо. Лишь кое-где светились огоньки в поселке. Но все небо было сплошь усыпано звездами, — не то что балтийское, всегда затянутое туманом. Очень далеко, в разных местах, жгли солому, и горизонт был похож на огромный шов электросварки, соединяющий закраины степи и неба (это там, за протокой, на берегу которой находится геологическая экспедиция).

А Наталья спит, наверное. Вдовы рано ложатся спать.

Он еще раз посмотрел в ту сторону, на горячий ободок степного горизонта, и вернулся в дом, включил радио, передававшее легкую музыку для беззаботных полуночников.

Однако ему помешал уснуть телефонный звонок. Звонили непрерывно и тревожно. Павел Фомич понял, что это из области, и приготовился к разговору с секретарем обкома. Каково же было его удивление, когда он услышал наигранно бодрый голос Осинкова, который с прошлой осени не прекращал «холодной войны» против Вострикова.

— Я так и знал, что не спите! — обрадовался Осинков. — Армейская привычка.

— Сразу видно, что вы не служили в армии. Как раз военные-то рано ложатся спать.

— Поймали, поймали меня на слове, рядового, необученного!

— В чем дело, что вы хотели мне сказать? — сухо спросил Витковский, не имея ни малейшего желания болтать с ним о пустяках.

— Мы послали вам разнарядку на трактористов...

— Есть разнарядка, только нет порядка.

— Выслушайте меня, Павел Фомич, не перебивайте. — И Осинков издалека — с нехватки квалифицированных рабочих в городах — подошел к тому, что трактористов во все совхозы области будет послано меньше, чем намечалось.

— На сколько меньше?

— Ваш совхоз недополучит сорок-пятьдесят человек. Мобилизуйте собственные силы. У вас много женщин, бывших трактористок, которые вышли замуж и бросили работу.

— Знаете что, я вам не заведующий женской консультацией! И не воспитатель детского сада.

— Надо было раньше побеспокоиться о кадрах, Павел Фомич, побольше пропустить людей через курсы механизаторов.

— А, бросьте вы это, товарищ Осинков! Я сделал все, что возможно. Но за одну зиму наверстать упущенное нельзя. Не сваливайте с больной головы на здоровую. Это вы завели такие порядки в совхозах, когда сеют командированные, а убирают уполномоченные. Пеняйте на себя. От уполномоченных я отказываюсь, какой бы они ни были квалификации, а вот приезжие трактористы мне пока нужны. Но скоро и от них откажусь.

— Все это хорошо, но...

— Но сорок трактористов ищите, мол, сами? Понятно. Желаю здоровья, Порфирий Григорьевич!.. — Витковский бросил трубку, постоял у телефона и снова вышел на крыльцо.

Огненный шов, наглухо по всему горизонту соединивший землю с небом, остывал, темнел, подернутый окалиной. Только в одном месте еще вскидывались веером искры, словно кто бил по шву молотом, проверяя прочность сварки.

И Павел Фомич постепенно остывал от этого разговора с Осинковым. Он представил его сейчас в служебном кабинете, за массивным столом: по левую руку сгрудились аппараты всех линий связи, прямо перед ним — топографическая карта области, справа — оперативные сводки о ходе полевых работ. С виду настоящий начальник штаба, дьявольски уставший, с воспаленными глазами, каждую минуту хватающийся за телефоны. Когда Павел Фомич наблюдал его таким, ожидая приема у первого секретаря, Порфирий Григорьевич даже понравился ему: он любил таких, не жалеющих ни себя, ни подчиненных.

Но с каким бы удовольствием он скомандовал сейчас товарищу Осинкову: кру-гом! И этот рядовой, необученный, всю войну просидевший за бумажной «бронью», только щелкнул бы коваными каблуками неразношенных ботинок. А еще пытается налетать на Вострикова. Да Востриков — золото против него! Востриковы и на фронте были разведчиками. Это уж такая порода: что их ни заставь делать, всюду лезут под огонь, не боятся никаких чертей.

Витковский был убежден теперь, что если не из-за главного агронома, то из-за кого-нибудь другого или из-за чего-нибудь другого, но он обязательно схватился бы с Порфирием Осинковым, и не на жизнь, а на смерть.

А вообще-то они с ним были людьми одной складки...

18

Никто не знает, где ждет геолога удача.

Случается, что он годами кружит в тех местах, которые, судя по всему, таят богатства. Сотни шурфов, десятки скважин позади, а все впустую. Разочаруется, наконец, геолог, махнет рукой на приглянувшееся местечко и пойдет дальше, без всякой надежды поглядывая по сторонам. Не то, совсем не то. И вдруг остановится, поднимет редкий камень в каком-нибудь овраге или на берегу пересохшей речки, повертит в руках, поднесет к глазам: руда, да такая, что дороже золотого самородка!

Не так ли и с женским счастьем?

Никто не знает, где оно ждет тебя. Ты надеялась встретиться с ним на людных перекрестках, а оно в далеком необжитом краю. И ты, не зная этого, идешь к нему через сомнения, ошибки, разочарования: отличить пустую породу от руды еще труднее в человеке. «Не то, совсем не то», — говоришь ты в раздумье над мимолетным увлечением. И тоже вдруг остановишься где-нибудь в пути, подивишься случайной встрече. Вот когда и твое прошлое поможет тебе разобраться в новых чувствах. Но, привыкнув к одиночеству, ты не скоро еще решишься на, что-нибудь, потому что тебе не восемнадцать, когда не замечаются чужие беды. Однако и колебания — примета близкой старости с ее чрезмерно объективной рассудительностью. Верь же своим чувствам: они не подведут, они бескорыстные твои советчики.

С приходом весны Наталья все чаще пропадала на буровых, разбросанных вокруг строительной площадки, и на полях совхозов. Вчера она, возвращаясь на базу экспедиции, заехала по пути к Витковскому договориться о разведочных работах на отделениях совхоза. Но не застала его дома.

Ранней весной у всех дел полно: и у землепашцев,