Книга Отречение - Екатерина Георгиевна Маркова

животу, благоговейно кланялись… Ее ученики. Где они? Разбрелись кто куда по белу свету.

Наталья Арсеньевна зябко повела плечами, снова услышала дружное: «Лю-ю-бим-бим».

И потом, когда никто уж не мешал им в опустевшем классе:

— Зачем ты так? Какой университет? А деньги? А мама как? Боже мой, совсем ты мне голову заморочил. И почему при детях?

Александр вытащил из кармана толстый конверт и провозгласил торжественно:

— Итак, сударыня, отныне вы супруга адвоката с приличным окладом. Я принят на службу в город Новопавловск, куда прошу вас последовать за мной сразу после окончания учебного года. Учение ваше университетское финансирую!

А потом их последние деревенские вечера с прощальными, предзакатными бликами солнца на лицах, обращенных в будущее. Впереди была долгая жизнь.

С волнением переступает Наташа порог своей новопавловской квартиры. Неужели она хозяйка этого нарядного, изысканного дома? Мебель красного дерева, может быть, чуть тяжеловата, но зато подобрана с большим вкусом, обита материалом бордового цвета. Полы натерты до блеска, до сияния. Тяжелые гардины на окнах, под цвет мебельной обивки, оттягиваются к полу золотистыми кистями. А вот и ее, Наташина, комната! Здесь мебель воздушная, легкая, с гнутыми спинками. Бюро для бумаг. Вместительный письменный стол, книжный шкаф с пока еще пустующими полками. И всюду вазы с цветами.

Наташа даже не дышит от восторга.

— Неужели это все ты сам?

— Частично. Сонечка помогла. Она прелестное существо!

Наташа благодарно улыбается мужу, обнимая черноглазую Сонечку, дочь папиного брата, всю жизнь прожившего в Новопавловске. Теперь Сонечка сирота. Но ничего, ей будет легче с их переездом.

— Я не привыкла к такой роскоши, — шевелятся Наташины губы чуть слышно.

Александр снимает дорожную шляпку с Наташиной головы, гладит по волосам, плечам, целует глаза, губы, щеки. Потом спохватывается:

— Ах, да, Наташенька, тебе же ванна приготовлена. Ты должна отдохнуть с дороги, помыться.

Переодевшись в простенький халатик, сшитый мамиными руками, переступает Наташа порог ванной и застывает в изумлении.

По поверхности воды кружат лепестки голубых роз. Их такое множество, что воды не видно, — и лишь алмазными слезами поблескивают прозрачные капли в углублении изогнутых лепестков. Какое-то время Наташа неподвижно сидит на краю ванны… «Мама не видит…» — мелькает в голове.

Со счастливым вздохом она ложится в ванну. А лепестки кружатся, растекаются, вновь занимая всю поверхность воды, щекоча Наташину шею, погружая ее в душистое облако. Наташину полудрему нарушает стук в дверь. В руках Александра огромное пушистое полотенце, тоже голубое.

«Я тяжелая», — расслабленно шепчет Наташа, а он, сильно и бережно прижимая к груди ее, запеленутую в махровое полотенце, так же шепотом отвечает: «Ты невесомая, ты самая отрадная ноша…»

Опадают с Наташиных волос голубые лепестки, редким нежным пунктиром устилают полы комнат, как бы обозначая их недолгое счастье.

Воцарившаяся в доме тишина вернула Наталью Арсеньевну к тетрадкам. Сделав машинально несколько пометок красным карандашом, учительница вновь откинулась в кресле. Из комнаты Ленусика просачивалась напряженная тишина. Наталья Арсеньевна легонько постучала в дверь. Приглашения не последовало. Наталья Арсеньевна приоткрыла дверь. Откинутая крышка рояля обнажала ряд ощерившихся белых клавиш. Раскиданные по комнате ноты создавали ощущение беспорядка и как бы свидетельствовали о том, что творилось в душе Ленусика.

Девушка лежала поперек кровати, стиснув голову подушкой. Наталья Арсеньевна тронула ее за плечо. Ленусик резко бросила подушку, села, скрестив на груди руки.

— Я стучала — ты не слышала, — не торопясь пояснила Наталья Арсеньевна.

Ленусик молча тряхнула головой, спутавшиеся кудряшки упали на глаза.

Наталья Арсеньевна заправила упавшие на лицо пряди за уши девушке и задумчиво проговорила:

— У тебя большой талант, Ленусик. Замечательно ты играешь. Даже я беззащитна перед твоей музыкой. Вся жизнь прокрутилась под ее звуки. Я не позволяю себе вспоминать, но твоя музыка оказалась сильней. Я сдалась. Тебе непременно надо ехать в Москву, в консерваторию. Нельзя такой дар похоронить, это преступление и, извини, неумно. Может быть, тебе неприятно возвращаться к нашему разговору, но, ей-богу, я не могу не настаивать на этом.

Ленусик тяжело вздохнула, глаза ее мрачно блеснули…

— Мамуленька, я же сказала, без вас никуда не поеду. — Голос ее звучал упрямо и капризно.

— Ну, погоди, давай хорошенько все обсудим. Я не собираюсь вторгаться в твою личную жизнь, но, насколько я понимаю, ваши отношения с Вадимом заслуживают уважения, и мне он нравится. Есть в нем достоинство и ум. Тебя он обожает… Не кори меня, я без твоего на то разрешения разговаривала с ним вчера. Он тоже видит в тебе талант и считает, что надо ехать в Москву. Что касается меня… Ты же знаешь, как я приросла к этому месту. Здесь похоронены мама и Александр Людвигович. Здесь Соня с Женечкой, которым я нужна. А школа? Я так люблю свой класс, своих учеников. Мне их вести еще целых три года. Да и для директора мой уход, честно говоря, был бы просто ударом. Понимаешь, Ленусенька… Поздно мне начинать новую жизнь.

Ленусик слушала Наталью Арсеньевну молча, лишь над напружинившимся лбом подрагивали кудряшки.

— Я все понимаю, но я действительно не смогу без вас. — Голос ее задрожал от жалости к себе, и она порывистым движением обхватила шею ненаглядной мамуленьки. Наталья Арсеньевна была растрогана и взволнована не меньше Ленусика. А та не могла остановиться: — Я очень люблю Вадима, но это все не сравнимо с тем, как люблю вас. Это другое совсем… Мне приятно ощущать, как он меня любит, нравится, что он каждый день дарит мне цветы, покупает на последние деньги подарки… Я люблю свою уверенность в нем, в его чувстве. Но это совсем не то. Ради вас я готова умереть. Так как же я могу оставить вас? Я понимаю, что музыка — это моя жизнь, я так мечтала всегда попасть в Москву, в консерваторию. Но где мы сможем там жить с Вадимом? В огромном чужом городе… Он сам студент, у него нет ни денег, ничего. Жить впроголодь я не собираюсь. Зачем мне это?

Наталья Арсеньевна с трудом вникала в смысл услышанного.

— Ну, ну, не надо так. Мы больше не будем сейчас говорить об этом. Успокойся, девочка моя… Вечером придет Вадим, и мы все решим тихо, мирно, без слез.

Вечером, еще до прихода жениха, забежал на огонек директор школы. Энергичный, с громоподобным голосом, он растирал широкими ладонями застывшие уши и требовал чаю с вареньем. Они пили чай с Натальей Арсеньевной… Ленусик из своей комнаты слышала их неспешную беседу. Поделилась учительница своими сомнениями с коллегой, тот возмущенно всплеснул руками — начались укоры,