Книга Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева

хочется научиться играть? — спросил Говоров.

— Очень хочется, — сказала Галинка и посмотрела на Говорова мамиными серыми глазами.

У Максима Андреевича сильнее забилось сердце.

— Я покупаю пианино, — сказал он продавцу, — пусть сын учится. В школе есть музыкальный кружок. — Ему хотелось еще поговорить с дочкой Дружининой, но бабушка, неприветливо взглянув на Говорова, повела ее из магазина. Галинка бабушки нисколько не боялась, весело болтала.

— А я знаю, кто этот дядя, бабуся! Это Андрейкин папа.

— Ну, знаешь, так и знай… Что об этом разговаривать.

А Галинка продолжала:

— Андрейка меня на санках с горы всегда катает. Если ему папа купит, я научу его играть… Нас в садике учили… Все старшие и средние умеют играть, а малышам не разрешают. Малыши-карандаши, малыши-карандаши! — пропела Галинка. — Бабушка, сегодня выходной. Возьми меня ночевать, я очень хочу молока с пенками. Только ты молока дай мне одну-одну капельку, а остальное все пенки. Хорошо?

— Ладно, егоза… — ответила бабушка, думая о чем-то своем.

3

Вечерело. Падал большими хлопьями снег. Он слепил глаза, налипал на плечи. Слабо мерцали редкие звезды. Впереди, на дороге, по которой шел Максим Андреевич, огромным ежом катался клок сена, оброненного с подводы. Тишина.

Максим Андреевич снял шапку, чтобы стряхнуть с нее снег, да так и остался с непокрытой головой. Снег таял, капли ползли по щекам. Это было приятно. Не хотелось возвращаться в жарко натопленные комнаты, где от одного обилия салфеток, подушечек, ковров и ковриков становилось душно.

Чернели сосны. Поселок остался далеко позади. Снегопад кончился. Подул холодный встречный ветер. Максим Андреевич надел шапку, повернул обратно. Теперь ветер подгонял его. Идти стало легко. Говоров усмехнулся:

«С попутным-то ветром куда легче идти! Иди, не спорь, знай соглашайся и примиряйся. Ветер попутный… — и вдруг остановился на последнем слове: — А вот в жизни, когда близкий человек оказывается лишь попутчиком — плохо дело! С ним далеко не уйдешь: он друг тогда, когда дорога твоя гладка и небо безоблачно…»

Он снова круто повернул назад, и резкий ветер ударил в лицо: «Нет, не попутчик, а спутник мне нужен. Верный. Надежный. Понимающий».

Он вспоминал о женщине, о которой было запретил себе вспоминать, чего-либо ждать, надеяться.

Лицо Лизы, голос, характерные только для нее одной жесты, движения представлялись ему особенно отчетливо.

«Что она делает сейчас? Наверное, занимается или с дочуркой возится… С ней бы идти по этой дороге, борясь с ветром».

Зимние сумерки быстро сгущались. Сквозь облака пыталась прорваться желтолицая луна, но это ей никак не удавалось.

По заснеженной дороге к поселку шла женщина.

«Как в сказке… Шел-шел, хотел встретить и в самом деле встретил», — подумал Максим Андреевич, приближаясь к Лизе.

— Елизавета Георгиевна, добрый вечер!

— Вечер добрый, Максим Андреевич!

Говоров вздрогнул. Ее голос прозвучал особенно задушевно в снежных сумерках.

— Елизавета Георгиевна, зачем вам торф? — кивнул Максим Андреевич на сеточку в руках Лизы, в которой лежали крупные куски смерзшейся торфяной земля. — Печку топить собираетесь, что ли? Так тогда надо кирпичами, а не землей.

— Смейтесь, смейтесь, Максим Андреевич! — добродушно сказала Лиза. — А у меня — идея.

— Идея — великое дело. Ради идеи прогуляться в выходной день за несколько километров — пустяки.

— Правильно, пустяки. И полезно, и приятно… А это мы с техноруком еле отдолбили из-под снега. Промерзла очень почва.

На Лизе был ее всегдашний рабочий жакетик, опушенный белой цигейкой.

— Сушка торфа не дает мне покоя, Максим Андреевич!

— У каждого свое, — шутливо вздохнул он. — У кого сушка торфа, у кого торфоуборочная машина… Я вот сейчас шел и думал…

— О торфоуборочной машине?

— О ней…

— Ну и что же решили? Опять что-нибудь переделывать? Да?

— Ничего не решил, Елизавета Георгиевна. — Он с грустной улыбкой посмотрел сбоку на Лизу. — И ничегошеньки переделывать не собираюсь.

— А это очень плохо! — горячо возразила Лиза и невольно тоже заглянула в лицо Максима Андреевича. — По лицу вижу, что эта конструкция вас чем-то не устраивает.

— Ничем не устраивает…

— А вы не хотите ее переделывать! Надо добиваться… Как это не похоже на вас — складывать оружие!

— Не похоже? — Максим Андреевич хотел что-то сказать, но промолчал. Он думал: «Если бы с Ниной можно было бы так говорить и видеть с ее стороны такое же понимание, поддержку…»

— Все-таки зачем вам этот необработанный торф, Елизавета Георгиевна?

— Максим Андреевич, все расскажу потом… Для опыта.

— Но почему же вы за торфом ходили на свой участок… когда можно было взять его ближе?

Лиза смущенно улыбнулась:

— Знаете, Максим Андреевич, хотелось взять со своего участка… Там, мне кажется, и залежь-то другая, и торф особенный. Осенью он лежит в штабелях, как бархатный…

— Ой, фантазерка вы… Уж нашли что-то бархатное в торфе! — И мысленно докончил: «Милая моя фантазерка!» — А статью я вашу в журнале прочел… Кой с чем не согласен, а в принципе, хорошая статья, проблемная… По душам скажите: диссертацию-то готовите, а? По крупинкам собираете?

— Собираю, Максим Андреевич, — созналась Лиза.

— Условия для научной работы у вас пока неважные… Трудно…

— Разумеется, нелегко, когда и работа, и… дом. Но не только это мне мешает… Максим Андреевич, порой мне кажется, что я неспособна… Мне все хочется внести что-то свое, не повторяться, не перепевать.

Они приближались к поселку. Максим Андреевич подумал о том, что завтра в это же время он, если и захотел бы, не сможет ее видеть. После работы он будет сидеть у себя в кабинете или дома, будет курить и… все время думать вот об этой женщине, которая ни о чем не хочет догадываться. И забылось вдруг решение: «не тревожить ее». Максим Андреевич остановился, бережно взял Лизины руки.

— Елизавета Георгиевна, мне бы очень хотелось чем-нибудь помочь вам… У меня ведь неплохая техническая библиотека — все новинки. Если вам потребуется что-нибудь для работы над диссертацией, я всегда… — Он умолк. Лизе показалось — кроме его голоса, она сейчас совершенно неспособна слышать что-либо другое. Как во сне, до нее донесся слабый шорох голых ветвей на обочине дороги, далекий паровозный шум.

— И я еще хотел бы сказать… Вы будете помнить, что у вас есть надежный друг?..

Лиза пошевелила носком черного валенка снежный комочек на дороге. Он рассыпался.

— Вы будете об этом помнить?

Нет, ему совсем не обязательно слышать ее ответ. Он видит — пушистые ресницы дрогнули и замерли.

4

У дверей кабинета главного инженера сидела Марфуша Багирова. Увидев Говорова, поднялась ему навстречу.

— Я к вам, Максим Андреевич, — в ее голосе, всегда звонком, задорном, сегодня слышалась явная растерянность.

— Что это вы, товарищ Багирова, сегодня этакая… кислая? Здорова ли?

— Здорова, Максим Андреевич.

Говоров,