Книга Самое красное яблоко - Джезебел Морган

начала не мог никого спасти, только смириться и не множить беды и скорбь. Но ведь мне смириться уже мало, правда?

Яблоко покоилось в чашечке моих ладоней, притягивало взгляд, манило себя отведать, надкусить кожуру, слизнуть сладкий сок. Не лучше ли мне самой его съесть? Да жаль, меня этот яд не возьмет.

– Я принесла тебе дар. Примешь ли ты его?

Гвинллед кончиками пальцев коснулся яблока и тут же отдернул их, и в сумраке мне померещилось, что темные пятна ожогов расползлись по его коже. Он понял, он все понял. Я могла бы сказать: я принесла тебе смерть, и ничего бы не изменилось.

– Расскажи, что ты видела, – сдавленно попросил он. – Я ведь в эти дни смотрел только в сторону моря.

И я рассказала: и о разрушенных домах, и о сломанных деревьях, и о затопленных полях, и побитом градом всходах. И о размытых берегах, и о болезнях скота, и о зыбком тумане, который приносил лишь отчаяние, я рассказала тоже. Гвинллед же слушал, не перебивая, и лицо его делалось все умиротвореннее.

– Что ж, на всех дорогах меня ждет смерть, – спокойно и серьезно сказал он, когда мой рассказ подошел к концу. – И лучше погибнуть от твоей руки, чем от руки дядюшки. Я прошу об одном, недобрая королева, прошу, будь впервые добра – останься со мной.

И бестрепетной рукой он взял яблоко.

Кровью сверкнуло оно у его губ, и белая мякоть, лишь показавшись на мгновение, тут же потемнела. Словно засыпая, Гвинллед опустил отяжелевшие веки, снова склонился к моим коленям – но уже не дыша. Золотой венец скатился с его волос. Яблоко так и осталось в его пальцах, все такое же красное.

Кольцо, чей холод давно стал мне привычен, потеплело.

Холодом жглись только неостановимые слезы, что одна за другой капали на мои руки.

12

Я не знаю, что с ним стало: за пеленой горя забылись предостережения Маргарет, и меня не волновало тело. Кейтлин пришла за ним, уже и не скрывая нечеловеческой своей сути под небрежной личиной.

– Бедный мальчик, – вздохнула она, опускаясь на пол рядом со мной. Мягкие ладони коснулись черных его волос, и на мгновение я увидела ее пальцы – тонкие, длинные, паучьи. Но больше меня это не волновало. – Может, в следующий раз ему повезет больше.

Она унесла его, пообещав, что сон Гвинлледа будет спокоен и что она расскажет ему те сказки, что я не успела. Я не спросила, куда она его забирает. Казалось мне, я и так понимала – в туманные земли добрых соседей, туда, откуда он и пришел.

Холод пронизал все мое тело, и оно слушалось с трудом, словно за одну ночь минуло с полсотни лет. Но стужа куда более страшная сковала мои чувства, заперев их за матовым льдом равнодушия.

К рассвету пришли воины, испуганные и растерянные, смутно помнящие последние дни. Я приказала им не оказывать сопротивления Сандерану и разнести весть об этом в ближайшие города.

Они послушались.

В таком состоянии они бы и кухарку послушались.

Туман рассеялся еще ночью, тучи таяли и расползались дольше, как снег в холодном мае, но вскоре исчезли и они. Под умытым небом воздух был чист и ясен, и далеко простирался взор. А потому я узнала о возвращении потрепанного сандеранского корабля еще задолго до того, как он вошел в порт.

В этот раз за Рэндаллом следовал отряд, и ружей они не опускали, хоть никто и не вставал у них на пути. Он подошел ко мне, сидящей на троне с золотой короной на коленях, и улыбнулся довольно:

– Ты все же сделала верный выбор, моя Джанет.

– В вопросах власти ни один выбор не бывает верным. – Я встала и протянула ему корону: – Возьми, теперь это твое по праву, ибо, кроме тебя, Аргейлов не осталось.

Улыбка его увяла, подобно срезанному цветку.

– А что же с королем? Где он?

С грустью я наблюдала, как старательно прячет он страх – не перед изменой и восстанием, а перед силой, пределов которой он не понимает. Что успокоило бы его? Смерть Гвинлледа от его руки? Или сожжение, чтоб и пепла от него не осталось?

Он изменился, мой изгнанный королевич, мне стоило понять это давно, когда он только впустил в свою душу страх, когда позволил ему себя обезобразить.

– Он мертв. – Слова мои раскатились по залу, подобно колокольному звону. – Я убила его.

Как бы мне хотелось верить, что тогда усталость и презрение застили мой взор, но нет, его лицо действительно осветило облегчение.

Что не надо притворяться и лгать, что не надо обещать мне корону. Что от меня теперь можно избавиться.

Ведь меня он боялся немногим меньше, чем Гвинлледа.

– Ты же знаешь, милая Джанет, законы наши суровы, – столь искренняя скорбь звучала в его голосе, что я едва не рассмеялась, – и за убийство члена королевской семьи наказание – раскаленные железные башмаки. И я должен приговорить тебя к казни.

С каждым словом он подходил ближе и ближе, пока его ладони не легли на мои, держащие его корону. Он склонился ко мне и прижался лбом к моему лбу. Закрыл глаза – чтобы я не прочитала в них постыдной трусости.

– Но я не желаю тебе смерти. Я не смогу отдать такой приказ, ведь ты дорога мне. Ведь ты спасла меня. А потому жизнь за жизнь.

Он отстранился, забирая корону, и, обернувшись к свите своей, увенчал себя ею.

– А потому я назначаю изгнание королеве.

И совсем шепотом (я буду думать, что мне послышалось, ведь так – гораздо спокойней и проще):

– Прости меня, Джанет.

Часть 3

Кровь на ладонях

1

Приговор вынес Рэндалл, но судьбу мою решила Элизабет. Сестра тонко улыбалась, а в глазах ее стыло торжество.

– Матушка готовила тебя управлять садом. Значит, так тому и быть – возвращайся в наше поместье, но не хозяйкой, а моей поверенной, моей правой рукой. Исполняй приказания, собирай урожай, руководи слугами – на иное ты не способна. Управление государством оставь тем, кто смыслит в этом побольше тебя.

Я не знаю, почему ей так хотелось меня уязвить, словно всю жизнь мы бежали наперегонки и наконец она вырвалась вперед. Да и нет у меня желания думать об этом.

В первый год изгнание не казалось мне страшной карой: я обрела покой, которого так долго жаждала. Кажется, даже добрые соседи наигрались со мной или