Книга Мобильные связи - Мария Арбатова

«Какая ж мы несчастная страна», – думала Лина.

В номере она разделась догола, налила пива в стакан, включила телевизор. По экрану бежала надпись: «Вот уже несколько тысячелетий женщина живет возле человека, до сих пор оставаясь для него загадкой…» Лина аж подпрыгнула от текста. Это был финальный эпиграф к тележурналу «Одесситка». После него рекламная девушка потрясла волосами, тюбиком шампуня и, сладко улыбаясь, закричала: «“Хед-энд-Шолдерс” и ни якой лупы!» Лина поняла, что, видимо, по-украински перхоть называется «лупа».

Тут пошла предвыборная истерика. Рекламные ролики многочисленных претендентов на мэрское кресло шли каскадом, как рестораны в Аркадии. С экрана наезжали улыбающиеся до судорог в скулах лица коммунистической лепки, клянясь спасти экономику, уговаривая, грозя и заклиная электорат.

Потом пошел боевик в коктебельском селенье. Лина злобно переключила, увидев места, которые ей часто снились. Что-то наврав мужу, она уехала весной с Черновым на три дня в Коктебель. Купаться еще было нельзя. Но можно было бродить по берегу, карабкаться по горам. По полдня не вылезать из постели, стоящей на отапливаемой веранде, стекла которой были задрапированы тюлем и иллюстрациями из журнала «Огонек».

Ты помни этот месяц торопливый,

Летели дни, как лыжники с трамплина.

И лоскуты сугробов тополиных

Неумолимо выметало ливнем.

Тот месяц нереальности и чуши

В цветущем дальнем крохотном селенье,

И страх внутри, и смех вокруг, и чувство

Необратимой целости вселенной.

Бумаги не было. Лина писала стихи на салфетках и развешивала на булавки, фиксирующие огоньковских красавиц. И за два дня веранда стала совершенно новогодней, потому что они напоминали снежинки, вырезаемые из салфеток к Новому году на школьных уроках труда.

Они сидели на берегу и смотрели на море. Они часами молчали. Было сладко молчать рядом друг с другом. «Слишком хорошо, – подумала Лина, когда садились в поезд. – Так хорошо бывает только в финале».

Он вел себя немного странно. Какой-то был потерянный. Лина написала на салфетке: «Ответь, что тебя мучит?» И приколола на его подушку. Черновой написал на салфетке: «Мне приснилось, что я утонул, потом выплыл. И словно начал жить в новом качестве. Мне всегда снится, что я утонул, к переменам». И приколол салфетку к Лининому свитеру на груди. Лина написала на салфетке: «А как же я?» Нарисовала на ней мордочку, по которой катятся крупные слезы, и приколола ему на плечо, как крылышко. Черновой скривил губы в усмешке и сказал:

– У тебя очень изысканные методы морального обыска.

Потом сели в поезд. Соседками оказались две стильные прибалтийки. Блондинка была пухлая хохотушка, а брюнетка – худощавая дама с тяжелым взором. Она посмотрела на Чернового, как на муху. А он завелся мгновенно. Лина поняла это не сразу. Просто испугалась понять сразу. Это было слишком. Сразу увидела только, что дама старше ее лет на десять, не красавица, но очень высокого о себе мнения.

Лина не курила. И Черновой с брюнеткой выходили курить каждые полчаса. По мере выхода в тамбур дама размораживалась и снисходительно усмехалась его монологам. А он просто по потолку ходил, чтоб понравиться. Лина растерялась. Ей не было места в этой шахматной партии. Прежде Черновой никогда при ней не демонстрировал внимания к другим. Она увидела, что он просто не владеет собой. Часа в два они вышли курить. Лина делала вид, что спит. Но по кошачьей пластике Чернового поняла, что будет в тамбуре. Она отвернулась к стене и впилась зубами в палец, чтоб не зарыдать.

Когда они вернулись, крадучись забрались на свои верхние полки, Лина увидела тень жеста. Черновой бережно поправил простыню брюнетки.

Потом казалось, что она летит кубарем с какой-то горы. Это было день. Месяц. Год. Они не выясняли отношения. Просто сразу перестали перезваниваться. Потом дошли слухи, что он уехал в Прибалтику. Но Лина-то знала, нутром чуяла, что дама только предлог. Что он устал от себя в прежнем качестве и искал, куда бы ринуться, чтоб придумать себя нового.

Утром следующего дня организаторша стыдливо объявила в автобусе, что Каролина-Бугаза не будет, потому что спонсоры перечислили деньги не на тот счет и не столько, сколько нужно. Но не надо огорчаться, смета проекта позволяет совершить завтра прогулку на катере вдоль побережья.

Пронесся вздох разочарования осмелевших гостей. Вчера, после Лининого ухода, в баре материализовался хозяин Пушкинского фестиваля, он же бывший губернатор. Чтоб объяснить, куда потрачены деньги, ему предъявили всю тусовку. Он выпил минералки и поведал, что в школе очень переживал, когда дочитал до убийства Ленского в «Евгении Онегине». Пушкинисты тут же погладили его по голове и усыновили, а потом долго фотографировались вокруг него для газет.

Лина узнала об этом от все того же журналиста.

– На фоне Пушкина снимается семейство. В принципе это очень удачный ход. Прошлые выборы прыгали вокруг детей-сирот. Но что сироты? Они не дают реального электората. Голосовать ходят бабушки и дедушки, а Пушкин для них – это восстановление социализма, – предположил журналист.

Пушкинисты наконец почувствовали себя легитимными и в голос начали ругать сервис мероприятия. Лина поехала на открывшуюся в здании морвокзала книжную ярмарку.

Ей тоже было обидно, что накрылся Каролина-Бугаз, но она видела в этом знак судьбы. Значит, еще рано залезать в этот кусок памяти. Она знала, что кукольный театр воспоминаний рассыпается от тяжелой поступи взрослого возвращения в места событий.

А все это было так ярко, так искренне. Кроме истязаний лечебной физкультурой, в лагере Лину гоняли на морские ванны и грязелечение. Морские ванны были в старом здании с башенкой около пляжа. Туда ходили пешком, или в дождливую погоду, или потому, что надо было израсходовать лечебные талоны. В кабинке стояли две ванны, наполненные теплой морской водой. Многие девчонки наливали ванну, чтоб ходящая по коридору служительница на звук льющейся воды поставила себе галочку, но не раздевались и все двадцать минут хихикали на стуле. Лина вылеживала всю норму. Ей нравилось, и она очень расстраивалась, почему вода в море холодная.

Существовал целый фольклор вокруг того, как служительница поместила в одну кабинку девочку из лагеря с молодым прекрасным незнакомцем. Конечно, он был в плавках, а она – в купальнике… Потом они долго переписывались и поженились. При одном взгляде на служительниц морских ванн становилось ясно, что это чистый блеф. Да и контингент состоял из больных детей и скучающих старушек. Но, идя на морские ванны, старшие девочки из лагеря на всякий случай красили глаза.

Самым гнусным местом лагерной жизни были поездки в грязелечебницу Куяльник. Огромная старинная лечебница с мраморными полами и лепниной находилась за городом. Туда вез круглобокий автобус с закупоренными окнами. Солнце, стоя в зените, размягчало металлические крыши. Лине быстро становилось плохо от жары, и ее укачивало. Она жаловалась, но лагерные врачи считали это капризами.