Книга Хороший сын, или Происхождение видов - Чон Ючжон

Я изо всех сил старался соблюдать ее правила. Однако я часто не понимал, какое именно поведение попадает под категорию правил, например, я не видел разницу между воровством и тем, что я просто забыл вернуть вещь, которую брал втайне. Или разницу между враньем и непризнанием истины, между насилием и местью за что-то.

Осенью, за месяц до переезда в Инчхон, когда я учился в четвертом классе, я впервые получил бессрочный запрет. Вернувшись домой после тренировки, из гостиной донесся резкий голос мамы:

— Хан Ючжин. Иди сюда, сядь.

Мама сидела на диване, а на столе лежала коробка. Она была мне знакома. Я даже знал полный список предметов, которые в ней лежали. Заколка в форме бабочки, обруч с блестками, фигурка супергероя, брелок, кошелек, зеркало, прокладки, ластик, пенал, черный купальник, шапочка для плавания с нарисованным пингвином… Я положил портфель и сел рядом с мамой.

— Что это?

Мама указала на коробку. Я краем глаза посмотрел на ее угол, где было написано «Хан Юмин».

— Не ври и не расстраивай меня. Это я нашла в твоей комнате за книжным шкафом.

Я и не собирался врать. Коробка принадлежала Юмину. Когда-то ее дала ему мама, чтобы он мог хранить там всякие мелочи — детали от конструктора, шарниры для фигурок, рогатку, пистолеты. Имя брата мама написала сама, значит, она прекрасно знала, что это за коробка. Единственная моя провинность заключалась в том, что я складывал в нее чужие вещи, которые втайне одалживал у других.

«У кого?» — в основном у девочек, которые мне нравились или не нравились, у знакомых или вовсе незнакомых девочек, которые небрежно бросали где-нибудь свою сумку для бассейна. Я начал этим заниматься от нечего делать, ради забавы, а потом втянулся, как в азартную игру. Чем труднее было достать вещь, тем больше меня это возбуждало и бросало мне вызов. Взять, к примеру, прокладки.

— Мне это оставил брат, — сказал я, глядя маме прямо в глаза.

— Когда?

— Когда учился в третьем классе.

Мы долго молча смотрели друг на друга.

— Значит, говоришь, ты начал заниматься этим с прошлого года?

— Нет, это не мое. Однако я действительно виноват, что раньше тебе не сказал. С тех пор, как брат погиб, я полностью про нее забыл, — признал я свою ошибку.

Больше мама не допрашивала меня. Даже не стала талдычить про библейскую заповедь — не укради. Вместо этого она запретила мне ходить в бассейн. Соответственно я был вынужден пропускать тренировки. Запрет был бессрочным сразу за три серьезных нарушения — воровство, вранье и оскорбление памяти брата. Из-за этого я до переезда в Инчхон даже близко к бассейну подходить не мог. Немного утешало только то, что я каждый вечер лежал на кровати на животе и делал плавательные движения руками и ногами.

Мама точно знала, как эффективно меня наказать. Прекрасно знала, что нужно было у меня отнять, чтобы поставить на колени. Наверно, в тетради она изливала боль, которую испытывала, наказывая меня именно таким образом. Наверно, так притуплялось ее чувство вины. Благодаря этому я узнал, что творилось за моей спиной, раскрыл секрет, о котором бы никогда и не узнал, если бы не смерть мамы.

Я перелистал страницы.

4 февраля. Понедельник.

Благодаря ему я узнала, как страстное желание придает человеку сверхъестественную силу. Он больше не жалуется на побочки, не отказывается принимать лекарство и даже не выплевывает его втайне от меня. Каждый раз в 5:30 утра он сам встает и готовится ехать в бассейн. После утренней тренировки он завтракает в машине по дороге в школу. Я надеялась, что он устанет заниматься плаванием параллельно с учебой и бросит спорт, однако он даже вида не показывает, что устает. Он ведет себя так примерно с декабря прошлого года, когда спросил меня про эпилепсию: «Это болезнь, когда во рту выступает пена и ты корчишься в припадке?»

Я сразу догадалась, к чему он это спросил, догадалась, что он все не так понял. Было ясно, что он узнал, от чего это лекарство. Неважно, как он узнал. Может быть, спросил в аптеке или посмотрел в интернете. Самое главное — он боится. Боится, что в бассейне у него может случиться припадок или что из-за этого не сможет больше плавать.

Я не стала исправлять его «неправильное понимание». Я решила, что так будет лучше. Поэтому выбрала самый лучший способ — молчание. Хотя знала, какой он ожидал от меня ответ. Но я не могла по-другому. Я еще где-то надеялась, что он сам бросит плавание. Но вопреки моим ожиданиям он смирился с лекарством и даже с его побочными эффектами. Кажется, он поверил, что может продолжать плавать, если будет принимать лекарство.

Каждый раз, когда я вижу его таким истощенным, я страдаю от чувства вины. Хэвон сказала, что, раз он неправильно понимает ситуацию, лучше активно это использовать, как руль, который поможет им управлять. Она добавила, что это может быть мощным средством контроля, если он вдруг перестанет принимать лекарство. Когда я спросила, правильно ли это, Хэвон ответила, что уже поздно об этом думать.

Я оторвал глаза от записи, потому что больше не мог сфокусироваться на написанном. В моем сознании бился черный вихрь, все расплывалось. В голове раздавался громкий шум, будто умершая мама била меня по ней лопатой. Я даже засомневался: правильно ли я понял содержание записи. Поэтому перечитал ее несколько раз.

Нет, я все правильно понял. Это тогда я неправильно понимал ситуацию. Мама именно так и написала — не стала исправлять его «неправильное понимание». Значит, препятствие, которое в важные моменты моей жизни перекрывало мне кислород, с самого начала было мифом. Значит, мама с тетей были в сговоре и испортили мне жизнь.

Хаос, как вулканический пепел, полностью покрыл мою голову. Наверно, я был бы менее шокирован, узнав, что Хэлло с двадцать второго этажа мой отец. В этом случае я мог бы по крайней мере считать себя сукиным сыном и принял бы этот факт. Если это была шутка, то жестокая и низкая. Значит, эта шутка превратила мои двадцать пять лет жизни в кукольный спектакль, а меня — в полного идиота.

Бурным потоком пронеслись у меня перед глазами все те дни, когда я был ведом мамой и тетей. Все, от чего я должен был отказаться, все, с чем должен был смириться, страшные ночи, когда я дрожал от отчаяния. И все это из-за якобы «припадка». Гнев раскаленным углем растекался по венам во все уголки тела, все больше распаляя его. Казалось, что я дышу огнем. Мне очень хотелось выбежать на крышу, встать лицом к лицу с мамой и закричать: «Зачем, зачем ты это сделала?»

Не сходи с ума.

Из-за спины донесся мамин голос. Снова заскрипели качели. Я встал со стула и раздвинул жалюзи на стеклянной двери. Мама до сих пор сидела на качелях и смотрела на небо. Длинные черные волосы развевались на ветру. Белой маленькой ножкой она скребла пол под навесом и шептала:

— Должна же быть причина, не так ли?

Наверно, наверно причина была. Причина, из-за которой моя жизнь была полностью разрушена. Наверно, мама спрятала ее где-то в тетради. Я смиренно кивнул головой. Хорошо, мама, я подавлю гнев и буду искать причину. Но она должна быть веской. Она должна меня убедить — не меньше и не больше. Мама, но ты же знаешь, что мне требуется время, чтобы врубиться. Ты же знаешь, что я злопамятный, буду помнить и тысячу, и десять тысяч лет. Ты должна меня очень хорошо убедить.