Книга Малуша. Книга 1. За краем Окольного - Елизавета Дворецкая

Малуша кивнула.

– Такую клятву я могу тебе дать. Я отбил свое право на вас, как положено по здешнему обычаю.

Бер вынул из ножен длинный ударный нож, приложил его ко лбу, к обоим глазам и поцеловал клинок возле рукояти. У Малуши затрепетало в груди – в своей прежней киевской жизни она много раз видела эти движения, эти бессловесные обеты на своем оружии, что сильнее всяких слов. Такому можно верить.

– Хорошо. Я поеду с тобой в Хольмгард.

Важность сошла с лица Бера: он расслабился и готов был улыбнуться.

– И если хочешь, даже можешь меня поцеловать, – милостиво добавила Малуша, вспомнив, о чем он просил в избушке перед уходом.

Словно предлагала наложить печать на признание их родства.

Бер нарочито медленно встал со скамьи и пересел к ней. Некоторое время разглядывал ее лицо почти в упор – а она разглядывала его и дивилась, как могла найти в нем сходство со Святославом. Черты у него крупнее, тяжеловеснее, но чувствуется в них нечто надежное. Повадки у него порой причудливые, но человек он, похоже, прямой и открытый.

Но можно ли ему доверить себя и Колоска?

Бер склонился было к ней, потом застыл и шепнул:

– А я… не утрачу разум и память, если сделаю это? Не превращусь в какого-нибудь зверя?

Несмотря на баню и очищающие заговоры, он сомневался: не осталось ли в ней еще чего-то от тех лешачих, у которых нет спины?

Малуша невольно опустила взгляд на его губы, чуть приоткрытые от сдерживаемого волнения, и сама заволновалась. От его голоса у нее возникала какая-то щекотка в животе, это было странно, но почти приятно.

Как же она отвыкла от людей, прожив почти год наедине с одним-единственным медведем!

– А вот и проверь, если смелый, – шепнула в ответ Малуша, почти касаясь губами щеки Бера.

* * *

Вечер настал скоро. В темноте видно было, как высоко горит костер на берегу Великой – его будут поддерживать все двенадцать дней. У костра играли рожки, раздавалось пение и топот пляски. Еще один костер, поменьше, горел перед дворами, освещая накатанный санями путь вдоль ворот.

Под навесом у двери Вальгардовой избы сидели несколько человек. За углом раздавалась сдержанная возня, кто-то кого-то унимал досадливым шепотом.

Вдруг шум гудьбы и пляски у реки прервался, взамен раздался крик.

– Медведь едет, медведь! – неслись испуганные, предостерегающие крики. – Берегись!

Послышался свист. Показалось нечто темное – от реки мчались сани. Вот они приблизились к Вальгардовым воротам, встали. Виден был седок – огромный бурый медведь, держащий вожжи.

– Где моя жена? – рявкнул он. – Нагостилась, подавай ее сюда!

– Вот твоя жена! – ответили ему с крыльца. – Давно готова, ждет.

К саням торопливо сошли два парня – Улеб и Бер. Под руки они несли еще кого-то, по виду женщину. Соломенное чучело почти в человеческий рост нарядили в волчью шубу, повязали красным платком и прикрыли личиной – эти самые вещи были на Малуше, когда она вышла из леса.

– Забирай! – Подойдя шага на три, они швырнули чучело в сани.

И в тот же миг из-за угла избы выскочили три собаки, спущенные с привязи, и с лаем бросились на лесного гостя. Медведь хлестнул лошадь и помчал во тьму. Собаки с лаем неслись за ним, вслед летел крик и свист.

– Плыл по реченьке медведь,

Девки бегали смотреть!

Ты, медведюшка, постой,

Покажи нам хрен толстой! —

пели парни, исполняя на снегу перед избой дикую победную пляску.

Ворота тьмы закрылись за Князем-Медведем. К тому времени как ему вновь будет дозволено наведаться в человеческий мир, беглянка и ее лесное дитя окажутся уже очень далеко отсюда…

Часть третья

Перед первым выгоном скота на свежую траву госпожа Сванхейд давала в Хольмгарде пир начала лета, как велит обычай Северных стран. После него у словен пришла пора девичьих праздников, гуляния в рощах, чествования богини Живы и русалок. По своей воле Мальфрид-младшая осталась бы дома: ей ли после всего пережитого с девками круги водить! Но Сванхейд решила иначе.

– Раз уж в нашем роду после стольких лет наконец опять появилась невеста, она должна быть впереди всех дев этой земли. Если единственная ныне девушка из нашей семьи не выйдет на игрища, люди подумают, что мы их не уважаем. Будут недовольны и смущены. Мы не можем позволить, чтобы они так думали. И без того здесь все обижены, что Святослав киевский пренебрегает этими краями и уже двенадцать лет не приносил жертв нашим богам.

– И мы должны делать это за него? – Мальфрид коротко взглянула на нее.

– Да, ведь мы – его род. Мы должны исполнять обязанности, которые несли деды, иначе прервется связь между нашим родом и богами. А без того и Святослав не сможет удержать удачу. Мы должны делать свое дело, чтобы люди знали: пусть их князь живет не здесь, удача его древнего рода по-прежнему с ними. Я уже слишком стара, чтобы нести ее в одиночку. Пусть все привыкают, что ее несешь и ты тоже… Все ведь думают, что для этого тебя и привезли сюда, ко мне, – добавила она, помолчав.

Потом еще сказала:

– И я хотела бы, чтобы было так.

Мальфрид глубоко вздохнула, будто в смущении перед трудностью задачи. Она старалась не выдавать, как задевают ее разговоры о киевском князе. Ни Бер, ни Сванхейд так и не узнали, какой след Святослав оставил в ее судьбе. Пару лет назад она только о том и мечтала, чтобы сидеть рядом с ним на золотом киевском столе, будто Заря-Заряница близ Перуна, разделять с ним власть, честь, княжеские обязанности и будущую вечную славу, войти в предания рука об руку с ним, как Улыба – с Кием. Вместо этого она получила от него лишь горе, унижение и позор. А здесь, на другом краю земли, порвав со Святославом и стараясь его забыть, она вдруг оказалась перед необходимостью исполнять обязанности, которые достались бы его законной жене и княгине, живи княжеская чета здесь.

– Если бы я могла найти для Бера невесту, во всем подобную тебе, – Сванхейд горестно вздохнула над тем, что была не властна изменить, – я умерла бы спокойно, зная, что мое старое гнездо не остынет.

– Бер слишком разборчив, – улыбнулась Мальфрид, радуясь поводу увести разговор от собственных дел. – Многие бегом бы побежали, стоит ему только подмигнуть, я же видела на павечерницах! Но ни одна из здешних ему не по нраву.

– Когда я вдруг умру и дом останется без хозяйки, он пожалеет об этом и возьмет кто под руку подвернется.

– Или немедленно снарядит в Ладоге корабли и сбежит в море, чтобы стать «морским конунгом».

– И это похоже на правду. – Сванхейд усмехнулась. – Потому может так случиться, что беречь мое гнездо придется тебе и твоему мужу.