Книга Воровское небо - Роберт Линн Асприн

Лошадь захрапела, отшатнулась в сторону, а собачонка прыгнула, метя вцепиться коню в глотку… И Страт почувствовал…

…почувствовал, что под ним ничего нет. Совершенно ничего не помешало ему пролететь с разгона вперед и вниз, на землю.

Страт упал и покатился, больно ударившись о булыжную мостовую.

Страт поднялся на колени. Раненое плечо снова болело, колени и бедро онемели от удара… Он снова упал, лицом вниз — боль отодвинулась куда-то на задний план, накатило какое-то отупение. Страту стало совершенно безразлично, жив он еще или нет, — потому что его лошади не стало. И во всем мире не осталось больше ничего, кроме Рэндала, который сидел рядом на пыльных камнях и говорил кому-то:

— Я отослал ее обратно. Я не знал, получится у меня или нет…

В ответ раздался голос Крита:

— Дурак чертов!

И кто-то приподнял его с холодных камней, положил его голову себе на колени — кто-то знакомый, кого он не видел уже много лет, кто всегда говорил: «Туз, дорогой, мне так жаль!»

Лошади не стало — она растворилась под ним в воздухе. Ее последний дар. Теперь и этого больше нет. Его друзья отняли ее у него. Или Она. Остался только вкус крови на разбитых губах.

* * *

Она сама не знала, зачем делает то, что делает, — просто была ночь, и ветер менялся, и что-то важное ускользало от нее, ускользало безвозвратно. Она пробормотала, хотя никто из окружавших ее людей наверняка ничего не расслышал:

— Все, что я могу сейчас, — это защитить себя. И я это сделаю, и сделаю хорошо.

Ей хотелось сейчас, этой ночью, побыть одной. Из-под опущенных век она видела, как угасают огни на жертвенных алтарях, она слышала, как встревоженные боги цепляются за свои святилища… Она собирала все свои силы этой ночью и творила заклинания, чтобы защитить это место — защитить как только возможно.

Несмотря на все доводы благоразумия, она собрала всех своих слуг, проверила потоки своей силы, которые привязывали их к ней. Ишад собрала их всех, притянула — чтобы защитить их этой ночью. Она чувствовала, как Хаут бессильно бьется в своей камере, словно мошка о стекло, она слышала его мольбы, обращенные к ней…

Но одно лицо вспоминалось ей чаще всех других, одних объятий она жаждала больше всего на свете… Но, погрязнув в тысячах смертей и в тысячах самых страшных смертных грехов, она старалась перестать о нем думать, она говорила себе: «Нет! Пусть он идет своей дорогой. Не злись на него! Не желай его!..»

Если бы он даже умер и попал в Ад — она все равно сумела бы вытащить его, вернуть себе. Ее некромагия была еще сильна — она все еще могла оживлять мертвых, хотя теперь на это уходило столько сил, сколько раньше хватило бы на то, чтобы вызвать из Ада целые легионы мертвецов и заставить их пойти войной на ее врагов…

Она очень многое растеряла… Большую часть ее мощи развеяли переменчивые ветры. Она видела, как остатки разрушенной Сферы Могущества пылью рассеялись по закоулкам Санктуария, наделяя нищих попрошаек магической силой и безвозвратно забирая силу у былых чародеев. Если бы это было не так, она могла бы просто поднять руку и рассыпать вокруг пригоршни молний, завертеть ветры, куда пожелала бы, — и возродить погибшую империю, могла бы сама создать ту силу, от которой содрогнулись бы основы мира.

Но так вышло, что империя пала, величие Рэнке исчезло без следа, мрамор раскрошился в пыль. Минули столетия, появились новые силы, новые чародеи, новая магия… ну все, хватит этих мечтаний о былом могуществе. Пусть Рэнке катится себе под откос, разваливается на куски. Ишад прислушивалась к новому ветру, к завываниям его над пустыми, погасшими алтарями ушедших богов… И наконец сказала — мягко, очень мягко:

— Прощай, Страт…

Она знала, что никогда больше его не увидит, даже в Аду — проклятие сделало ее бессмертной.

* * *

— Проклятье! — выругался Страт, когда они подняли его на ноги. Но Крит поддержал его, Крит обнимал его крепко и нежно, как брат — в этой промозглой предрассветной мгле, на холодном ветру, который мел пыль по улицам Санктуария…

Его лошадь исчезла без следа. Все тело болело — с головы до ног. Из разбитых локтей и колен сочилась кровь, ссадины жгло.

— Забирайся на моего коня, — сказал Крит. — Потом раздобудем тебе другого.

Занималась заря, серая мгла посветлела. Страт посмотрел на одного, на другого — на Крита и Рэндала. Это было так странно — потеряв все, что у него было, Страт чувствовал себя свободным…

Ему теперь нечего было терять — кроме Крита, который стоял рядом и обнимал его, помогая не упасть, и Рэндала, который осторожно поддерживал его с другой стороны.

Страт не противился, когда друзья помогали ему забраться на коня, не мешал Криту и Рэндалу везти его прочь, по улицам Санктуария, озаренным первыми лучами солнца. Крит рассказывал, и Страт слушал, как Пастух подсказал, где его надо искать, слушал, как Рэндал говорил, что в этом ветре ему чудится что-то странное…

На повороте их поджидал Пастух. Воин в древних доспехах, на неизменной огромной лошади грязно-глинистого цвета, наклонился в седле и сказал:

— Наше дело сделано. Пришло время уходить.

Налетел порыв ветра. Их лица озарила яркая вспышка света.

Лошадь Крита испуганно захрапела и отпрянула, прижав уши. Крит и Рэндал схватились за поводья, стали успокаивать коня, а Стратон просто старался удержаться в седле. Вспышка света — и там, где стоял Пастух, появилась мрачная фигура на черном коне.

Взметнулся вихрь, и звонкий мальчишеский голос сказал:

— Идите за Пастухом…

— Абарсис… — Страт так и не понял, кто из них это сказал и в самом ли деле он видел этот силуэт во вспышке света.

Идите за Пастухом…

Пришло время уходить…

* * *

Ветры из пустыни колотили в закрытые ставни Санктуария, вздымали целые тучи песка и пыли, от которых, казалось, даже безжалостное раскаленное солнце немного померкло.

Чей-то бесплотный стон унесло ветром — развоплощенная душа ведьмы трижды пронзительно вскрикнула, проносясь над домом Ланкотиса, скользнула вдоль реки и улетела, бесформенная, потерянная навсегда, подхваченная порывом штормового ветра.

Об этом рассказал Хаут, когда пришел в дом на набережной реки, измученный борьбой с порывами ветра, засыпанный пылью с головы до ног. А потом Хаут, благородный и прекрасно воспитанный, поцеловал край черного одеяния Ишад и попросил защиты от ужасного ветра.

Ишад благосклонно приняла его раскаяние.

— Не верь ему, — предупредил мрачный Стилчо. Ишад выделяла Стилчо изо всех своих слуг. Естественно, он с подозрением относился к Хауту, возможному конкуренту.

— Не верю, — просто ответила Ишад, взяла плащ и поплотнее в него закуталась. — Все оставайтесь здесь. Здесь вы будете в безопасности, что бы ни случилось.