Книга Избранная и беглец - Оливия Штерн

— Мне… нравится, — хрипло выдохнул Оллин, — очень нравится.

И привычным жестом согнул руку в локте, и Айрис точно так же привычно положила ладонь на его предплечье.

— Куда мы пойдем? — спросила она.

— А куда ты хочешь? — От ощущения ее теплой ладони на его руке пульс просто зашкаливал.

— В сад? — несмело предложила она.

И они неторопливо двинулись по коридору, чтобы выйти на веранду, а уже оттуда спуститься в парк этого яруса дворца — личный парк Артемиса Делайна.

Поначалу шли молча, Оллину казалось, что Айрис увлечена тем, что разглядывает коридоры, голографические портреты Делайнов на стенах, величественные арки, покрытые затейливой резьбой. Он и сам невольно присмотрелся к орнаментам, а потом, поняв, в чем дело, даже удивился: неведомый мастер воплотил в мраморе перевитые ДНК-спирали. Выглядело необычно.

А потом она внезапно сказала:

— Ты сегодня такой… красивый. И такой непривычный. Белый цвет тебе очень идет.

— Это я должен говорить, какая ты красивая.

— Ерунда. Какая разница, кто кому это скажет.

— У тебя волосы из лунного света, — медленно проговорил Оллин. — Мне так хочется их потрогать, но я боюсь, что они рассыплются лучами.

Айрис улыбнулась, в ее глазах сверкнули лукавые искры.

— Ты стал поэтом, Оллин. Когда мы встретились впервые, ты был почти как первобытный человек. Да и я… не лучше.

Они посмотрели друг на друга, Айрис прыснула от смеха, и Оллин тоже рассмеялся. И все было так легко и приятно, что казалось нереальным. Да, точно. С ним ничего подобного никогда не случалось.

Тем временем они были уже на террасе. Облицованная мрамором, она клином уходила под изумрудные кроны деревьев и где-то там заканчивалась лестницей.

— Как здорово, что ты пришел ко мне, — призналась Айрис, когда они уже спускались вниз, к освещенной точечными светильниками дорожке. — Я извелась за день. Я выбирала одежду под присмотром вредной грымзы, потом позаимствовала у прислуги планшет и покопалась в местной сети. Знаешь, Лайон тебе не лгал. Здесь все было очень плохо, очень.

— Я сделал, что он от меня хотел. — Оллин первым ступил на вымощенную плоскими камнями дорожку, по краям которой в почву были воткнуты штыри, увенчанные круглыми молочно-белыми фонарями. Словно тысячи маленьких лун спустились в темный сад.

— Может, и неплохо, что все так обернулось? — Пальцы Айрис переплелись с его, он непроизвольно стиснул ее руку.

— Воспоминания Артемиса порой мешают, — ответил он. — Ты не подумай, я не жалуюсь. Просто иногда… всплывает само собой, что бы сейчас сделал мой брат… которого убили.

— Каким он был человеком, этот Артемис?

— Не очень хорошим он был человеком, совершенно пустым, как мне кажется, — ответил Оллин. Потом добавил, чуть подумав: — Но убивать его все равно было неправильно.

Они медленно шли по дорожке, углубляясь в сад. К этому времени стемнело окончательно, деревья замерли молчаливыми тенями. Чувство тихого счастья и покоя постепенно овладевало Оллином, оно было почти физически ощутимым и имело аромат цветов. Охватило его всего, закружило, мягко покачивая на теплых волнах. И ему вдруг захотелось, чтобы Айрис разделила с ним его состояние, чтобы ей тоже было хорошо и чтобы никто и никогда больше не причинил ей вреда. Слов не хватало. И в памяти Артемиса тоже слов не хватало, потому что тот никогда не испытывал ничего подобного, даже близко сравнимого с вихрем чувств и эмоций, бушующих в душе Оллина.

— Айрис, — позвал тихо, — я не научился еще красиво говорить, но… скажи, я могу рассчитывать на то, что ты все же будешь моей?

Серые глаза Айрис вдруг показались черными от расширившихся, почти поглотивших радужку зрачков.

— Молчишь. — Он усмехнулся. — Но как мне еще спросить? Что мне сказать? Я не знаю.

— Ты можешь рассчитывать, — выдохнула Айрис, но как-то горько.

И было непонятно, откуда эта печаль. А потом она тихо добавила:

— Что вы со мной сделали… вы все?

Оллин невольно поморщился. Похоже, до счастья было далеко, как отсюда до Эрфеста. Она все понимает. Понимает, что испытываемые ею сейчас чувства принадлежит не ей, вернее, не совсем ей. Лархов доктор. Лучше бы он этого не делал, не лез бы со своей помощью ей в мозги. А так-то выходило, что Айрис принуждали, навязывая ненужные отношения.

Но как же — ненужные? Он не даст ей уйти, не отпустит ни за что. Потому что она — только его, и ничья больше.

И чтобы перевести разговор в другое русло, Оллин торопливо брякнул:

— Расскажи, почему ты вышла замуж… за того?..

Айрис поежилась, как будто стала меньше, передернула плечами и отвернулась.

— Мой муж меня купил, если тебе интересно.

— Мне интересно все, что тебя касается. Мне бы хотелось знать, как ты жила до того, как мы встретились.

— Но та жизнь закончилась. — Айрис нахмурилась и прикусила нижнюю губу. — Я не хочу вспоминать то, что было. Единственное, мечтаю вновь увидеть малыша. Но ты же… выполнишь это обещание?

— Да, обязательно. Не сомневайся.

Оллин уже пожалел, что спросил про мужа. Айрис как будто отдалилась, унеслась мыслями на Эрфест.

— Он меня ненавидел, — глухо сказала она, — называл меня тупой коровой и колодой. Наверное, я сама виновата. У меня не получилось стать отменной любовницей. Он говорил, что иметь меня все равно что дохлую рыбину.

— Прекрати, — выдохнул он. Снова становилось больно. Уже не возникало сомнений в том, что аватар чувствовал боль своей пары.

— Ну ты же должен знать, какая я.

— Позволь мне самому судить. Пока что я вижу красивую женщину, которая только-только распахивает лунные крылья.

— А говоришь, не умеешь красиво…

Она была так похожа на вазочку из тончайшего фарфора и так одуряюще пахла цветами и обещанием счастья, что Оллин осторожно положил ладони ей на талию и медленно притянул к себе. Зверь внутри рыкнул. В памяти всплыли воспоминания Артемиса о том, как трещит под пальцами раздираемая ткань. Оллин прищурился, глядя в широко распахнутые глаза Айрис, и чужая память осыпалась темными хлопьями.

С Айрис он будет только сам. Только он, и никого больше.

И, не задавая больше вопросов, он быстро наклонился и накрыл ее губы своими.

Она не сопротивлялась. И не оттолкнула. Наоборот, обвила шею руками, прижалась всем телом, так, что мучительно-болезненно заныло в паху. И целовать ее было сладко, она была вкусной, неповторимой, единственной для него. И ее горячие губы раскрывались навстречу так легко и завораживающе-нежно, так покорно и естественно, что аватар торжествующе взвыл. Наконец-то дорвался до вожделенной добычи.