Книга Одесская сага. Понаехали - Юлия Артюхович (Верба)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ой, отпусти, задушишь!
– У тебя что, турбукулез? – удивленно спросил Костик.
Анька кашляла и хохотала:
– Угу. Турбукулез и острый недоедоз. Кормить будете?
– А Лидка мне, знаешь, что подарила? – шепнул он Аньке. – Она мне подарила чашку с блюдцем и ложку с буржуйским гербом. Сказала: ложка чистое серебро – все болячки в воде убивает, а чашка какая-то царская и стоит чуть не мульйон. А картинка на ней девчачья. Анька, ну что это за подарок? Лучше бы мороженого принесла!
– Не ворчи! Она тебе приданое собирать начинает. Будешь ты завидный жених – станешь девчонок из царской чашки поить, а они подумают, что у тебя целый сервиз и замуж попросятся!
– Да ну! А вдруг попадется такая вредина, как Лидка! Не хочу!
Фира беспрестанно подкладывала Аньке куски покрупнее и походя целовала:
– Бледная какая, худая совсем. Ты хоть там, в своем общежитии, питаешься?
– Питаюсь, мам, не наваливай, я лопну скоро.
Аня отодвинула едва начатую еду.
– Не могу больше. Объелась.
– Давайте играть! – предложил Котя. – Чай и лото!
– Слово именинника закон, – согласился Ваня.
Со стола снесли тарелки, вытряхнули на галерее скатерть и разложили фрукты, пирог и карточки. Котьке подали чай в новой фарфоровой чашке.
– Пусть Лидка кричит, – закомандовал Костик.
Лидка хмыкнула:
– Ну держитесь, босяки! – Она затарахтела как пулемет, без пауз и передышки:
– Барабанные палочки! Слободка! Тудой-сюдой!
– Я не понимаю и не успеваю, – заканючила приглашенная Поля.
– Не играй с нами! Это взрослая игра, – отрезала Лида.
Котя зашептал подружке:
– Бестолковая, барабанные палочки это одиннадцать, слободка – пятнадцать, трамвай такой туда ходит. Тудой-сюдой – шестьдесят девять.
– Почему? – громко удивилась Поля.
Лида прыснула, Фира покраснела. Котя бодро отрапортовал:
– А одинаково: как ни крути, шо тудой, шо сюдой.
Женька радостно завопила:
– Хата! (на ее карточке осталась незакрытой в линии всего одна цифра.) Лида недовольно хмыкнула и сбросила пригоршню бочонков в мешок. Оставила один и огласила:
– Жиды на молитве!
За столом повисла тишина. Дети замолкли и оглянулись на маму. Фира окаменела.
– Лидия Ивановна, потрудитесь называть цифры!
– Да ладно тебе, все так говорят!
– У нас в доме так не говорят!
– Ой, можно подумать, – фыркнула Лида, – или мы не православные уже?
– Мы атеисты вообще-то, – отозвалась Аня с вызовом.
– Я – католичка – гордо откликнулась Поля.
Ваня стукнул по столу:
– А ну прекратить митинг и агитацию! Кстати, я выиграл.
– А «на молитве» это сколько? – громким шепотом переспросила Поля.
– Тридцать три, Полиночка.
Пока Поля задумчиво чертит в воздухе пальчиком две невидимые тройки, Фира смотрит на нее не отрываясь – эта рыжая девчонка так ладит с ее сыном. Неужели будет как у них с Беззубом?
Чай допили, хитрая Лидка уехала в свои профессорские, хоть и уплотненно обрезанные, но хоромы на Княжеской. Анька вместе с Женькой перетирали свежевымытую посуду.
– Боже, как дома хорошо! – вздохнет Анька и снова закашляется. Она машинально прикроет рот полотенцем.
– Да что за зараза такая!
Фира метнется к ней со стаканом воды и, когда Анька отнимет полотенце от губ, увидит кровь. Она пошатнется, но удержится и в обморок не завалится.
– Как давно?
– Что давно?
– Как давно кровью харкаешь?
– Да не харкаю я. Просто кашляю. Ну было пару раз. Потом прошло. – Анька покрылась испариной.
– Мам, не пугай меня.
– Не пугай?! Аня – это чахотка, туберкулез! Ты остаешься дома!
– Мама, ты чего? Если это туберкулез, я ж вас всех заражу… – Анька осеклась. – Если уже не заразила… Я домой. Завтра к врачу пойду.
– Завтра мы утром приедем и отвезем тебя к врачу. – Фира обняла длиннющую худющую Аню, и та разрыдалась ей в плечо. Фира гладила ее по спине долго-долго и все шептала и шептала что-то ласковое, неуловимое.
Их обеих сжимала в своих каменных объятиях Женька и тоже плакала.
– Мам, ты опять на идише говоришь, непонятно же, – оторвалась Женька от рыдающей парочки.
– Женя, замолчи свой рот. Спать иди!
– Анечка! Анечка! – На пороге стоял зареванный Котя. В руке он держал серебряную ложечку с фамильным гербом Ланге.
– Анечка, на!
Он сунул ей ложку, обхватил за талию и горько зарыдал:
– Анечка, я тебя больше всех люблю! Не умирай, пожалуйста! Эта ложка, она все бактерии убивает! Ты ей все размешивай, пожалуйста! Может, надо ее во рту держать?
Анька хохотала и размазывала слезы по лицу.
– Котька! Я не сдохну! Буду ложку сосать, на солнце ходить. В Одессу все лечиться едут, а мы тут живем. Разберемся. Мне еще на свадьбу твою надо посмотреть. Хочу видеть, кого ты охмуришь.
За двадцать один год супружеской жизни Фира как настоящая одесская хозяйка разработала собственный свод ритуалов и рецептов на все случаи жизни. Самым эффективным средством в любой невыносимой жизненной ситуации была трудотерапия. Тут она была совершенно согласна с мадам Гордеевой. Еще в далекие времена погрома девятьсот пятого та присоветовала ей в больнице:
– Главное – что-то делай! Хоть в жопе ковыряйся! Но делай!
Вот и сейчас, приговаривая, как заклинание, прибаутку Фердинандовны, она, всхлипывая, перемывала посуду, обдавая ее кипятком. В кастрюле рядом кипели полотенца и скатерть.
Ваня сидел с листком бумаги и писал список. У него был свой способ успокоиться – представить самое страшное и найти пути решения при всех раскладах. Но сегодня самое страшное он проговорить отказался. В списке, опережая время, выстраивалась простейшая блок-схема-алгоритм: если да – то, если нет – то.
Рядом он выводил список знакомых через знакомых, кто был бы близок к фтизиатрии. Начиная от Гордеевой, заканчивая знакомыми инженерами и их семьями.
Все, что он читал и знал о чахотке, было хаотичным и пугающим. От высокой смертности до робких успехов диетологии и солнечных ванн.
– Я не переживу второй смерти за год. Слышишь? – сказала Фира и ушла в спальню.
Утром они приехали в студенческое общежитие. Ваня зашел за вещами. Господи… Полутемный цоколь. В углу возле самой Анькиной кровати полстены в черной плесени. Анька покашливала: – Та тут раньше больше было. Но как дождь пройдет, опять все намокает и цветет.
