Книга Школа прошлой жизни - Даниэль Брэйн

Я благодарно кивнула. Мне уже давно не выпадала возможность выпить настоящее молоко, а не то, какое хранилось в погребах Школы. Оно не портилось месяцами, приправленное несколькими каплями алхимических препаратов, и, конечно, не имело ни вкуса, ни запаха свежего молока. Потом, мне казалось, что гостеприимство Питера искреннее, и он охотнее, чем словами, делится с нами куском насущного хлеба.

— Травница? — Лэнгли излучал обаяние и простоту. Человеку, который с ним общался впервые, он должен был казаться немного легкомысленным и беззаботным… франтом, сказала бы я, но наряд Лэнгли был не так уж и франтоват. У Питера, возможно, и сложилось о директоре Школы нужное впечатление, но только не у меня. — Вы говорите про госпожу Коул?

Глава тридцать первая

— Коул? — переспросил Питер. — Я не знаю, как ее звали. Но, по-моему, она умерла еще до того, как скончался мой отец. Я ее уже столько лет здесь не видел, а она и тогда была стара. Так вот она приезжала, забирала навоз и пугала моих работниц глупыми байками. А те, в свою очередь, пугали мать. Не со зла, конечно, но деревенские бабы — дуры!

Звучало грубо. Но я понимала Питера: о своей матери он заботился как умел, и, разумеется, ему не нравилось, что кто-то рассказывает ей истории, которые ее тревожат.

А эта история тревожила меня… Травница из Школы?

— Дурная была та травница, да простят меня Сущие, — продолжал Питер. — Местная, а училась еще у школьной травницы-монашки. Но я про то точно не знаю, это старая Энджела говорила, да упокоят Сущие ее душу. Ох и ругалась она! Старая Энджела, я имею в виду, господин директор.

«Меня этой байкой пугала наставница, когда я только сюда пришла. Вот уж была суеверная старуха», — вспомнила я слова госпожи Коул. Госпожа Джонсон тоже что-то говорила про травницу?

— Вурдалаки, деревья какие-то, волхвы! — распалялся Питер. — Старая Энджела через то потеряла место! Был какой-то скандал с монашками, и всю прислугу разогнали…

Нэн упоминала про это. Волхв, который поклонялся Вещему Древу. И именно тогда в Школе стали трудиться девочки, а не прислуга со стороны. Я поймала взгляд Лэнгли и прикрыла глаза, давая понять, что знаю эту историю. Я не могла ему сейчас рассказать, но надеялась, что он правильно истолкует мое многозначительное и выразительное молчание.

Но что же с травницей?

— Школа Лекарниц, так ведь оно же наука! — Питера это злило всерьез, но голос он не повышал. Ему хотелось выговориться, и Лэнгли ему не мешал, а я и подавно. — А работниц моих пугала, что наши красные куры от черного петуха василиска высидят! А тот, как ему и положено, ночью задушит младшую дочь!

Лэнгли сдерживал улыбку. Питер снова ничего не замечал, а я подумала — как же хорошо смогла узнать его, раз понимаю эти едва дрогнувшие губы… Когда я успела его изучить? Сколько времени мне понадобилось?

— Монашки любят пугать мирских, — согласился Лэнгли.

— Да не монашка же то была! — сдвинул брови Питер. Он возмутился нашей непонятливости. — Деревенская старуха! У монашки она поучилась чему-то, когда прислуживала, да как бы монашка и та была такой же мерзавкой. Когда учитель хороший, и ученик как подобает. Вот я, так я в ноги отцу за науку поклониться должен. А что та монашка девок нестриженных гоняла, что наша деревенщина! А все без работы настоящей потому что! Баба, когда деревенская, должна жать да за скотиной ходить, как деды заповедали! Ну или молиться!

Его слова оскорбляли, но много ли можно требовать от крестьянина? Из рассказа Питера я смогла уяснить, что травница, о которой мне говорила госпожа Джонсон, та самая, которая пугала девочек эмпусом, и травница, которая обучала госпожу Коул, — разные. И это точно не сама госпожа Коул, она была не настолько стара. Кроме того, я не представляла, чтобы она куда-то скакала на лошади.

— Так ваша матушка боится Зла-Из-Тьмы? — сочувственно спросила я. — Которое если увидишь, так долго не проживешь?

Питер уставился на меня так, словно я ему спела арию. Наверное, мы все больше и больше казались ему чудаками. Потом он вздохнул, перевел взгляд на Лэнгли. Он как будто собирался с духом, прежде чем что-то сказать, или подыскивал слова, боясь показаться грубияном, а Лэнгли молчал.

И улыбался так, что только я одна видела его улыбку.

— Так вот… работать или молиться, — протянул наконец Питер растерянно и покосился на меня. Потом снова погладил бородку. — Про зло такое я, слава Сущим, не разу слышал. Не хватало еще и этого зла. А вот про упырей, господин директор, не раз. Ну и мало мне было, что матушка к Марте, тогда почитай младенцу еще, по пять раз за ночь вставала, так она до сих пор Образы каждый месяц к Всеблагому отцу благословлять ездит…

Он встал и старался на меня не смотреть. Я тоже прятала взгляд, не столько от него, сколько от Лэнгли. Выходит, что простоватый крестьянин и меня причислил к дурным на язык бабам! И мне от этого было смешно.

— Пойдемте, госпожа администратор, — позвал Питер. — Покажу вам комнату. Там Марта спит, но она девочка тихая. И вторая кровать хорошая, вам спокойно будет.

— Я разбужу вас завтра, госпожа Гэйн, — пообещал Лэнгли. Ничего не оставалось, как пойти за Питером.

Дом был добротный. Несмотря на свою дремучесть, Питер и его достойные предки были работящими людьми. Нигде ничего не болталось, не протекало, чистота резала глаз. Какой контраст с нашей Школой!

Мы поднялись на второй этаж. Здесь кое-где горели свечи и было темнее, чем внизу, зато на полу лежали мягкие валяные половики, и шаги совсем пропадали, их не было слышно. Пахло травами и медом, стояла умиротворяющая тишина.

И комната, в которую привел меня Питер, была очень уютной. На окнах светлые занавески, везде вязаные салфеточки, кровать, на которую мне указал Питер, покрыта великолепным кружевным пледом. Под профилями Сущих — Образами — несколько крохотных алтарных свечей. Питер ушел, я разделась, залезла в кровать и провалилась в мягчайшую перину, набитую пахучим сеном, зарылась в шуршащие подушки, завернулась в мягкое, теплое одеяло.

Я успела подумать, что Питер ничего не знал про эмпуса. Или он называл его упырем? Может, та травница знала легенду плохо? Но никто не сказал мне, что эмпуса можно отогнать Образами, только теплом. Есть ли смысл в том, чтобы рисковать нарваться в темноте на то, что и так не войдет в дом?

Если верить легенде?.. Если верить.

Проснулась я сама. Крестьяне встают с первыми лучами солнца, и кровать Марты была уже аккуратно заправлена, а меня ждал завтрак: горячий свежий хлеб, заботливо укрытый полотенцем, и теплое молоко. Я оделась, умылась из кувшинчика в углу комнаты, с наслаждением подкрепилась, думая при этом, что променяла бы стылую Школу на деревенское житье. И работа меня не пугала! Я была готова ходить за скотиной ради того, чтобы каждую ночь спать спокойным и крепким сном в удивительной ароматной постели. Мне было так хорошо, как не было никогда...