Книга Дурман для зверя - Галина Чередий

Заботушка-невестушка. А чем тебе тут раковина с водой не угодила? Надеюсь, из ванной ты хоть не голышом выпорхнешь?

Я как раз разлил кипяток по чашкам, как услышал тихие шаги за спиной и Алана прижалась к моей спине, обнимая вокруг торса. Напрягся, взявшись за ее руки, намереваясь освободиться, но вдруг внутри как-то отпустило, что ли. Ее аромат окутал меня, такой когда-то знакомый, записавшийся где-то на подкорке, прижившийся там, пробуждая те ставшие такими далекими, почти забытыми ощущения моего к ней влечения. С какого такого перепугу я отталкиваю свою пару? Свободу берегу? Но на кой она мне, если так смахивает на одиночество? Или только потому, что временно разум застила похоть к какой-то проходящей девчонке? Той, что провальсирует по моей жизни и уйдет, как только поймет, что держать мне ее нечем. Да и на кой вообще и сейчас держу? Отказываюсь трахаться с Аланой, чтобы бегать, высунув язык от нетерпения, к Аяне. Вот оно мое — признанная зверем вторая половина и родная душа, руку протяни и приласкай, а я, как скотина неблагодарная и кобель конченый, все рвусь куда-то еще. Ну не паскудная ли тварь я после этого?

Чувствуя почти удушье от болезненно-острого стыда, я развернулся в объятиях своей пары и обхватил ее лицо ладонями. Всмотрелся в глаза, ощущая мощный прилив желания и не менее сокрушительное давление вины перед ней. Захотелось опуститься на колени, прижаться к ее животу, тому месту, где зародятся и будут выношены мои потомки, попросить прощения, унести в постель и окружить теплом и любовью. Аж в горле запершило и в глазах повлажнело от интенсивности навалившихся эмоций, а тело все наливалось и наливалось желанием взять, вспомнить, каково это — ощущать всем существом, каждым сантиметром обнаженной кожи ее ближе некуда. Вот только почему вместо лиственно-зеленой радужки в родных очах мне все мерещилась насыщенно каряя? А сквозь живущий, казалось бы, в самой глубине сознания запах родства с этой женщиной на меня то и дело накатывал другой, тот, что тревожил, рушил эту идеальную картину единения.

— Ну же, Захарка! Я так соскучилась! — устав ждать моего поцелуя, Алана приникла ко мне сама жадными губами, обвивая шею руками, а бедра — ногой, и сразу принялась ерзать по восставшему члену горячей сердцевиной. — Ну же, давай, мой хороший. На мне нет трусиков. Возьми меня.

Дымка желания не имела ничего общего с той тугой плотной пеленой, что накрывала меня от прикосновения к моей кукляхе, как приятное тепло против полыхающего алчного пламени, в которое невыносимо хотелось сигануть с газовым, мать его, баллоном на спине… И, ради всего святого, почему я и в такой момент продолжаю сравнивать?

— Братан, ты уже дома? — Звонкий голос Родьки заставил меня вздрогнуть, а Алану отшатнутся, и она тихо выругалась. — Чем это у нас пахнет?

— Дома, — ответил я сипло и тряхнул головой, силясь прогнать странную мешанину из образов и ощущений, вызываемых сразу двумя женщинами. — На кухне.

— Идем в спальню! — настойчиво потянула меня Алана, и я вроде и двинулся за ней послушным бараном, но голос еще не видимого брата сломался, став настоящим рыком.

— Ар-р-р-р! Что это такое? — чуть ли не заорал он, влетая в кухню и роняя какие-то пакеты на ходу. — Как же пахнет… Твою мать!

Его верхняя губа задралась, грудь ходила ходуном, ноздри трепетали, а взгляд остекленел, и он пер на нас, как ополоумевший. Точнее, его как непреодолимой гравитацией тащило к моей паре, и было яснее ясного, что братишка впал в неадекват.

— Родион, остановись! — приказал я, становясь перед Аланой, и это мигом взбесило его.

Он смел меня со своего пути, врезав по челюсти и швырнув в стену, а я промухал этот его выпад, совершенно не ожидая от младшего такой прыти. Не успел я вскочить на ноги, как Родька повалил прямо на пол кухни завизжавшую истошно Алану и задрал ей подол, не обращая внимания на ее сопротивление и треск ткани. Его всего трясло, а бедра были в непрестанном движении, будто он уже умирал от необходимости засадить ей. Схватив его за ворот, отшвырнул от моей перепуганной пары, вернув любезность и приложив о стену. Но брата это не уняло, он рухнул на четвереньки и моментально обратился. Капая пеной с клыков и издавая утробный рев, он попер на меня, хотя очевидно было, что я — лишь препятствие, истинная цель его безумного стремления — Алана. Глупый пацан, будто он мог одолеть меня даже в звериной форме. Молниеносно отступив с линии его атаки, пропустил его чуток и врезал от души по загривку, вырубая на месте.

— А теперь ты ничего не хочешь мне объяснить, дорогая? — тяжело дыша и утирая кровь с губ, я повернулся к своей будущей супруге.

Только долю секунду она еще выглядела ошалевшей и перепуганной, но быстро вскочила с пола, одергивая разодранную юбку и натягивая маску праведного гнева. И чем-то вдруг так напомнила мне мою же мать.

— Твой брат набросился на меня, как безумный, а я та, кто должен что-то объяснять?! — с таким натурально-оскорбленным дрожанием в голосе возмутилась она. — Да ты в своем ли уме, Захар?!

Ух ты, в кои-то веки я Захар!

— А мне так кажется, что именно тебе есть что сказать по этой ситуации. — Я подступил к паре ближе, но она шарахнулась от меня, бросившись прямо-таки бегом в прихожую.

— Ты заблуждаешься! Или не в себе! — огрызнулась она, на ходу хватая свою шубку и сумочку. — И я сейчас ухожу, чтобы дать и тебе, и твоему сбрендившему брату время опомниться, и очень надеюсь увидеть вас обоих вскоре с извинениями за это безобразие.

И, выскочив из квартиры, как ошпаренная, она громко шарахнула дверью.

Глава 26

Испохабленное уходом Захара настроение не помешало мне уснуть очень быстро. Все же вымотал он меня сексом будь здоров — ощущение было, что он отымел и удовлетворил каждую клеточку в моем теле. Ага, тело довольно, с душой и сердцем попозже разберусь. Запинаю и то, и другое куда-нибудь в далекий уголок, запру на сто замков, и пусть посидят там, вне зоны доступа, пока не вырвусь на свободу. И котоволчаре до них будет не добраться, не ранить, не задеть, и меня доставать своим нудежом не пойми о чем не будут. «Ах, если бы все было по-другому…» По какому, блин? Заткнитесь!

Но спокойно поспать удалось всего ничего. Потом мой сон опять стал похож больше на мучительное наваждение, в котором я нынешняя чудилась себе какой-то сковывающей оболочкой для чего-то еще. Какой-то части меня, целой — поди же разбери эти кошмары. Оболочка тоньше бумаги, но преграда прочнее стали. Не вырваться, не найти лазейку проскользнуть, хоть чуточку выглянуть, глотнуть воздуха свободы. Только пугающий до жесточайшей паники выбор: разрушить, что есть сейчас, до основания, безвозвратно или же смириться с заключением, уйти опять вглубь, пусть там уже и почти нечем дышать.

Подорвалась на кровати, жадно хватая воздух, будто и правда его стало катастрофически мало. Тело в поту до такой степени, что даже простыни намокли и по вискам и со лба ручьем текло. Вся кожа зудит, особенно сильно там, где слишком усердствовал мой любовник, то есть почти везде, потому что вертел-валял-кусал-облизывал как ненормальный. Между ног тянет, но не критично, хотя если такое каждую ночь вытворять, то светят мне проблемы с нормальным хождением. Остается надеяться, что господин владелец не намерен посещать меня прям ежедневно, точнее, ежевечерне. Ну да, совру себе, что хочу видеть его как можно реже — мне же и одной по кайфу, выть не хочется, чтобы хоть как-то разрушить эту тишину.