Книга Принцесса и Дракон - Литта Лински

– Так вы выйдете к нему? Что мне сказать матери-настоятельнице?

– Нет, не выйду, сестра. И не стоит так поздно тревожить мать Люцию, я сама завтра все расскажу ей на исповеди.

– Так, может, что-нибудь ему передать? – сестра Беата с трудом сдерживала любопытство.

– Да, сестра, передайте. Скажите, что я помню все добро, сделанное им для меня, и прощаю все зло, которое он мне причинил. Скажите, чтобы не искал больше встреч со мной, что я скоро приму обет и стану монахиней.

– Так и передам, все в точности,будьте покойны, – и сестра-привратница устремилась выполнять поручение.

– Стойте, сестра! – окрик Эмили заставил монахиню оглянуться. – Скажите еще, что я его никогда не забуду и буду молиться о нем, пока жива.

Не успела сестра Беата скрыться за поворотом коридора, как Эмильенна подлетела к окну. Девушка сделала это инстинктивно, не задумавшись о том, что окно ее кельи выходит в сторону, противоположную воротам. Осознав это, она, однако, не тронулась с места, и продолжала стоять бессильно облокотившись о подоконник.

То, что Ламерти жив, не изменит ее решения. Она останется в монастыре и будет отныне свободна от его власти. И больше не нужно чувствовать вину за его смерть. Решение не видеться и не прощаться с Арманом более чем разумно, но почему же тогда оно ей так тяжело дается? Почему она с трудом сдерживает себя, чтобы не побежать вниз, вслед за сестрой – привратницей? Нет, им ни в коем случае нельзя видеться. По крайней мере, ей нельзя его видеть. Иначе может статься, что он всеми правдами и неправдами уговорит ее изменить решение и покинуть монастырь. А это было бы безумием! Что скажет хотя бы мать Люция, которую она уговаривала сократить срок послушничества и позволить скорее дать монашеские обеты, если несколько часов спустя Эмильенна де Ноалье покинет монастырь в обществе мужчины, да еще и отъявленного грешника?

Эмили не сомневалась, что поступает правильно, но боль в сердце становилась все сильнее, и девушкой овладело состояние какой-то тоскливой безнадежности. Известие о том, что Ламерти жив, вместо облегчения принесло ей лишь новые душевные муки, оказавшиеся сильнее тех, что она испытывала, оплакивая его гибель.

Эмильенна так и стояла у окна, забыв про сон и не обращая внимания на усталость. Вдруг ночную тишину нарушил стук копыт, сначала далекий и тихий, но постепенно приближающийся. Окно кельи Эмили выходило не в монастырский двор, а на дорогу, ведущую к обители. Ночь была облачная, но, время от времени, луна выглядывала сквозь прорехи в тучах, которые ветер гнал по небу. Как раз в момент одного из таких просветов на дороге показался силуэт всадника. Луна снова скрылась за облаками, но даже если бы ее не было вовсе, и тогда бы Эмили знала, кто этот всадник. Но не прошло и минуты, как силуэт растаял в темноте, а вскоре и стук копыт затих.

– Прощайте, – почти беззвучно прошептала девушка. – И да хранит вас Господь!

После этого она опустилась на кровать и разрыдалась. И на этот раз Эмильенна не обманывалась насчет истинной причины своих слез. Она плакала оттого, что Арман де Ламерти навсегда исчез из ее жизни.

Глава тридцать четвертая.

Вернувшись из монастыря, Ламерти с трудом добрался до спальни и замертво рухнул на кровать. Когда же он снова открыл глаза был уже вечер следующего дня. Все вокруг было чужое – чужая комната, чужая постель, чужая женщина, сидящая на краю постели.

– Адель? – хриплым от долгого сна голосом пробормотал Арман. – Давно ты здесь?

– Уже несколько часов. Жду когда ты проснешься.

– А я думал, тебе просто нравится смотреть, как я сплю.

– Как тебе спалось, любовь моя? – в вопросе заключалась забота, но в голосе, которым он был задан, слышалась какая-то нервозность.

– Спал, как мертвый. Сама видишь, я почти сутки в постели провалялся.

– Да? – Аделина уже не пыталась скрыть сарказм в голосе. – А мне показалось, несколько меньше. Куда ты ездил ночью, Арман? И, главное, зачем?

– Вот черт! – Ламерти рывком приподнялся и сел на кровати. – Почему бы тебе самой не спать ночью, Адель, вместо того, чтобы следить за мной?

Аделина опешила от такого ответа, она полагала, что загнала своего гостя в ловушку, и уж теперь он просто обязан выложить ей все свои тайны.

– Арман! – почти истерично воскликнула она. – Я приютила тебя под своей крышей, не спрашивая ни о чем, хотя имела право знать. Я простила тебе то, как когда-то ты поступил со мной. Я снова поверила тебе, неужели ты вновь меня обманешь?!

– Адель, – голос его звучал устало. Если женщина рассчитывала, что ее речь произвела должное впечатление на слушателя, ей придется разочароваться. Взывать к совести или чувству долга Армана де Ламерти было так же бессмысленно, как поливать водой песок и ждать, что из него прорастут цветы. – Ты уверена, что хочешь это знать?

– Абсолютно! Много лет назад я решила, что моя жизнь навсегда связана с тобой, а потому должна знать о тебе все!

– На «все» можешь не рассчитывать, – охладил ее пыл Ламерти. – Так же, как и на то, что я свяжу с тобой свою жизнь.

Хамить хозяйке было не более разумно, чем вчера, но после ночного визита в монастырь и прощальных слов Эмильенны, переданных ему монахиней, Ламерти охватило какое-то злое равнодушие ко всему. Плевать, что Аделина сейчас выставит его из дома. По крайней мере, не нужно больше пресмыкаться перед этой гусыней. Кроме того, можно получить мрачное удовлетворение, рассыпав в прах ее глупые иллюзии.

– Итак, ты хочешь знать куда я ездил этой ночью?

– Хочу! – женщина побледнела и поникла, но осталась тверда в своем намерении докопаться до истины.

– Изволь! Я ездил в монастырь святой Фелиции.

– Куда?!

– Ты слышала, в монастырь. Он тут недалеко, думаю, ты знаешь.

– Но зачем?!

– Затем чтоб забрать оттуда молодую прекрасную девушку, – Ламерти не без интереса наблюдал за реакцией на свои слова.

– Монахиню? – Адель была в полном замешательстве.

– Пока еще нет.

– Зачем тебе понадобилось забирать девушку из монастыря, да еще и посреди ночи? Что тебя с ней связывает? – Аделина ничего не могла понять, но упоминание другой женщины, да еще молодой и красивой, больно ранило ее и вызывало ревность.

– Зачем? – Ламерти пожал плечами. – Наверное, затем, что она мне не безразлична.

К чести мадемуазель де Вирнэ надо сказать, что она не впала в истерику после этих слов, а нашла в себе силы продолжить разговор.

– И что же ты планировал с ней делать, забрав из монастыря? – голос Аделины звучал почти бесстрастно, однако, это показное спокойствие давалось ей непросто.

– Увезти подальше отсюда, желательно в Англию.

– Очевидно для этой молодой и прекрасной особы путешествие в твоем обществе менее опасно, чем для меня? – женщина больше не сдерживала горькой иронии.