Книга Северный крест - Валерий Поволяев

— Не знал, что ты коллекционируешь камни.

— Не все. Только очень немногие. Добрые и имеющие силу.

— Какой камень самый сильный?

Кислюк неожиданно усмехнулся, облик его сделался зубастым, хорошо защищённым от невзгод, от дурного глаза и напастей.

— Бриллиант, — ответил он.

— Очень дорогой камень.

— Зато обладает бесценным качеством — притягивает к хозяину деньги. Ещё — обеспечивает долголетие. Недаром бриллиант называют «царём камней».

Стрельба в Онеге усилилась.

— М-да. Мы нарисовались очень кстати, — сказал Рунге.

Кислюк вновь усмехнулся.

— Без нашей миноноски ни одна драка не обходится.

С моря к онежскому берегу подошли две баржи, которые тянули чумазые портовые буксиры, на палубах барж стояли пушки. Пушки рявкали одна за другой, подпрыгивали и изрыгали пламя, снаряды ложились на берегу, взмётывали под самые облака столбы желтоватой, перемешанной с песком земли.

— Однажды для нас это очень плохо кончится, — сказал Кислюк.

— О плохом — не надо, — попросил Рунге.

— В таком случае прошу прощения, — вежливо извинился Кислюк и, громко топая каблуками по железу палубы, побежал к артиллеристам, разворачивающим в сторону берега пушку, освобождённую от цепей, с ослабленной проволокой. — Ребята, что же вы разворачиваете орудие, как корыто для свиньи? — прокричал он на ходу. — Это же пушка, артиллерийское орудие, а не таз для мытья картошки!

Кислюк уселся в небольшое железное креслице, предназначенное для наводчика, и призывно щёлкнул пальцами, будто капельмейстер, дирижирующий оркестром:

— Снаряд, пожалуйста!

Низенький пухлощёкий матрос, совсем ещё юный — на плотных розовых щеках у него гнездился весёлый золотистый пушок, — проворно засунул снаряд в пушечное нутро, щёлкнул замком:

— Готово!

Мичман пригнулся к прицелу, поработал колесом, выправляя ствол, и, выкрикнув «Залп!», потянул ремешок выстрела.

На берег с воем ушёл первый снаряд.

— Следующий снаряд, пожалуйста! — с убийственной вежливостью, словно бы дело происходило на балу, попросил Кислюк.

Матрос быстро и ловко подал второй снаряд, загнал его в пушечный ствол и, громко лязгнув затвором, доложил:

— Готово!

Ахнул второй выстрел. Снаряд тёмной бултыхающейся тенью прорезал пространство и накрыл примыкающую к реке площадку, на которой суетились небольшие, похожие на муравьёв человечки — восставшие солдаты Онежского полка.

С моря, из самого центра безбрежного серого пространства также донёсся раскат, за ним — второй. Это били пушки, стоявшие на баржах.

— Ещё снаряд! — потребовал Кислюк, и матросик поспешно подтащил к орудию небольшую, но увесистую чушку, загнал её в ствол.

— Выстрел! — скомандовал сам себе мичман.

Городская площадь, по которой стрелял Кислюк, расцвела светлыми светящимися дымами. Пулемёт, державший под прицелом всю улицу — бил он часто, кучно, не давал возможности высунуть носа из-за домов, сдерживал десантировавшихся с мониторов солдат, — умолк.

Мичман привстал на сиденье, огляделся. Он искал новую цель.

Из города донеслось слабое, сплющенное расстоянием «Ура-а-а!».

— Снаряд, пожалуйста! — потребовал Кислюк, вновь садясь в неудобное кресло наводчика — он засек острый злой огонёк, выплескивавшийся из тёмного чердачного оконца одного из домов.

Юный матрос поспешно подал снаряд, загнал его в горячий пушечный ствол, плюющийся дымом и сгоревшей краской. Кислюк, мастер своего дела, завращал рукоять колеса, направляя орудийный ствол прямо на чердачное окно, потянул ручкой за ремешок — снаряд прошёл мимо; Кислюк выругался, не стесняясь матросика, шея у него напряжённо покраснела, белыми оставались лишь мочки ушей, вернул ствол назад, поправил его по высоте другим колесом, потребовал снаряд, прицелился и просипел натуженно:

— Залп!

Пушка отплюнулась пламенем, светящийся снаряд унёсся в город, просвистел над несколькими крышами, прошёл в нескольких метрах от окошка, из которого бил пулемёт, и растворился в сыром вязком от дыма воздухе.

Через несколько секунд до миноноски донёсся далёкий глухой взрыв. Кислюк с досадою поцокал языком, попросил матросика:

— Ещё снаряд, пожалуйста!

Матросик стремительно, будто пружина, метнулся к ящику со снарядами, загнал в ствол очередную чушку.

— Готово!

Кислюк, не отрывая глаз от окуляров, энергично завращал рукояти наводки — вначале одну, потом другую, — замер на мгновение и, скомандовав себе «Залп», выстрелил.

Спина у него дёрнулась и согнулась — движение было красноречивым, Кислюк с досадою покачал головой: снаряд опять прошёл мимо.

Умолк пулемёт только после четвёртого выстрела. Спалив впустую третий снаряд, Кислюк крякнул, будто мужик, одним махом осушивший четверть хлебного вина, согнулся ещё больше, шея у него стала совсем красной, с полминуты мичман занимался тонкой работой и лишь потом скомандовал, обращаясь к матросику:

— Снаряд, пожалуйста!

Матросик послушно подал снаряд.

— Готово!

Громыхнул выстрел, лица людей обдало едкой кислой вонью, матросик, хватив этого взвара с избытком, захлебнулся, закашлялся, словно в припадке, снаряд со свистом проткнул пространство и вломился точно в чердачное окно.

Пулемёт вынесло наружу через пролом в крыше, на лету у него отломились оба колеса — плоские, как щитки, самодельные, некрасивые — унеслись в разные стороны, следом из пролома выбросило изжульканное, смятое в тряпку тело стрелка...

Мичман откинулся от окуляров, бросил победный взгляд на город и довольно потянулся.

— Фейерверкер! — зычно выкрикнул он, призывая к орудию наводчика. — Занять своё место!

Орудие продолжило стрельбу.

... К вечеру Онега была взята, а через пару дней от остатков мятежного полка очищен и весь район.

Всего в операции по очистке со стороны Миллера приняло участие шестьдесят офицеров и сто солдат. Отборная воинская часть, участвовавшая в подавлении мятежа, получила название Волчьей сотни[21].

* * *

Поручик Чижов вывел остатки двух отрядов к реке. По дороге на него пробовали навалиться красные, но Чижов умело организовал защиту и каждый раз сбрасывал противника в топь. Двигаться можно было только по бревенчатому настилу — слишком много встречалось болотистых мест, которые невозможно было пройти без настила...