Книга Неласковый отбор для Золушки - Светлана Волкова

Его улыбка стала шире. А в глазах вспыхнули отголоски внутреннего вулкана. Которые я уже видела, когда пела…

— Ты нужна, Юлия. Даже не представляешь насколько.

Он не дотронулся до меня при этих словах. Нас разделяло всего несколько сантиметров. И мне померещилось, как будто что-то невидимое проползает эти сантиметры и обволакивает меня, погружая в тягучую истому.

Я встряхнула головой, сбрасывая наваждение. Колдует опять, гаденыш. Как пить дать, воздействует своей магией. Не ведись, Чередник. Ты же землянка. Раз с тобой твой верный лазер, никому тебя не сглазить.

Паршивец наблюдал за мной снисходительно и вдруг расхохотался:

— Какая ты забавная, когда воображаешь, что я пытаюсь очаровать тебя магией!

Ах, это я забавная? А сам-то!

— Можно подумать, вы не пытаетесь!

— Сейчас — нет. Просто… ты красивая женщина. Мужчине трудно оставаться равнодушным рядом с тобой. Это не колдовство. Или те чары, которые есть у любой привлекательной женщины…

Даже так? Чары привлекательной женщины?

— Да вы мастер переводить стрелки, ваше чародейшество!

Элган нахмурил переносицу.

— Переводить стрелки?

— Так говорят на моей родине. А еще — перекладывать с больной головы на здоровую. Вы так говорите о женских чарах, будто это я вами манипулирую, а не наоборот.

Снова усмехнулся.

— Вот сейчас ты точно этим занимаешься! Перекладываешь с больной головы на здоровую, как вы, женщины, это любите.

— Что вы, ваше чародейшество! — пропела приторно. — Этому нам у мужчин еще учиться и учиться! И все равно до смерти не овладеть этим искусством!

Улыбка сползла с его лица.

— В твоем мире это действительно так? Мужчины не берут на себя ответственность, перекладывают на женщин?

«А в вашем иначе?» — хотелось горько съязвить. Не заметила я сильных отличий мужчин Веравина от земных. Думаю, и с ответственностью у них примерно одинаково.

Но все же справедливости ради грести под одну гребенку я не стала.

— Смотря какие мужчины. Но в целом в моем мире сейчас никто не любит брать на себя ответственность. Что мужчины, что женщины. Бывают исключения… Но их, увы, не так много.

— Мне жаль. Ты уверена, что хочешь туда вернуться?

— А что вы предложите взамен? Стать вашей личной певицей? Возьмете за меня ответственность? Простите, ваше чародейшество, не прельщает. На Земле я была свободной и независимой. Привыкла за все отвечать и платить сама. И менять свободу на золотую клетку не хочу.

Маг задумчиво посмотрел на меня. Мне сделалось не по себе. Что за тараканы сейчас зашебуршились у него в голове?

— Однажды я уже просил звать меня по имени. Не совсем тебя — Рианну. Раз я верил, что ты — это она. Сейчас я повторяю просьбу. Зови меня Элган, Юлия. Не надо титулов. Или Эл. Мне понравилось это сокращение.

Ну-ну, понравилось ему. Дело за малым, чтобы у меня язык повернулся так его назвать…

— А у тебя есть сокращенное имя.

— Юля.

— Иулля… — протянул он по-веравински. — Красивое имя красивой женщины.

Обалдеть. Впору почувствовать себя на романтическом свидании. Полет в горы, разговоры о мужчинах и женщинах, комплимент на комплименте… Вот только никак не выбросить из головы, что этот милый мужчина с легкостью вышвырнет меня с высоты на камни, и ему за это не будет ни-че-го-шень-ки. Потому что он придворный маг, а я… а меня в этом мире вообще нет. Пришелица из хейоса, чуть ли не демоница. И ведь он не станет колебаться, если ему будет выгодно и удобно избавиться от меня.

Мы продолжали этот полуфлирт-полуспор, а селаир тем временем летел в горы. Я так увлеклась оживленной беседой с его чародейшеством Элом, что даже не глазела по сторонам. А когда в разговоре настала пауза, выглянула в окно… и обомлела.

ГЛАВА 16

Плато с дворцом наместника осталось далеко позади. А горы приблизились — опасно и заманчиво. Огромный массив с заснеженными вершинами надвигался на нас, как айсберг на «Титаник». На миг даже замерло сердце — а вдруг селаир врежется со всего размаху в каменный склон? Ведь мы неслись с приличной скоростью.

Но волшебное авто замедлило ход и сменило траекторию. Уже не мчалось с разгона, словно вот-вот врежется, а медленно скользило, очерчивая неровную окружность горы.

А затем верх селаира вдруг откинулся, как у кабриолета. Я вскрикнула. В страхе вывалиться ухватилась за первое, что подвернулось под руку… и это оказалась манжета рубахи Элгана.

Свободная ладонь мага легла на мою кисть, судорожно вцепившуюся в него. Он проговорил негромко, прямо у меня над ухом, вызвав сумасшедший рой мурашек на спине:

— Спокойно, Юля. Селаир открылся, но его окружает защитное поле. Ты не упадешь, даже если попытаешься выпрыгнуть. Я не допущу этого.

Невольно, утратив контроль из-за приступа паники, я подалась к нему. Элган обнял меня.

— Боишься высоты?

— Н-немного…

Меньше, чем вас, чуть не сорвалось с языка.

Он передвинул обе ладони мне на плечи. Сжал меня и развернул лицом к себе. Наши глаза оказались напротив. В темных, как беззвездное ночное небо, глазах я видела собственное напуганное лицо.

— Спой, — неожиданно приказал он.

— Сейчас? Издеваетесь?

— Я хочу услышать тебя. Сейчас. Пой.

Надо было послать его. Сказать, что я ему не музыкальная игрушка. Что он не имеет права помыкать и командовать мной.

Но вновь мой голос зажил своей, отдельной от меня жизнью. Что-то внутри встрепенулось. Слова сами слетели с языка: «Я падаю в небо, там все очень просто».[12]

Я не была рок-фанаткой, но Ольгу Кормухину всегда глубоко уважала, а некоторые песни нежно любила. Эту больше всего.

Песня об обманутой любви и сердечной боли, которая не замыкает женщину в страданиях, а поднимает на вершину собственной сути — свободной и прекрасной. Той самой парящей птицы, которая умеет не только вить гнездо, но и летать.

А я пела о себе — о той внутренней свободе, которая не зависит от интриг и игр, сплетающихся вокруг меня. О свободе, о красоте, которых не отнять. Которые всегда со мной, всегда во мне. Что бы ни творилось в мире вокруг.

Пела я конечно же по-русски. Элган слушал, затаив дыхание. Целая гамма эмоций скользила по его лицу. Как будто он понимал каждое слово.

— Это про полет? — хрипло спросил он.

Молча кивнула. Говорить не могла. Словно речевой аппарат отказывался издавать банальные слова после пения о запредельной высоте.