Книга Украденное счастье - Олег Рой

Вскоре началась перестройка, но первое время никто из простых людей еще не разобрался, что это такое и с чем едят. Разве что стало больше разговоров, статьи в газетах и передачи по телевизору и радио сделались чуть смелее. То тут, то там было слышно, что такому-то и такому-то разрешили выезд за границу. Владимир сам не знал, как относиться к такому явлению, как эмиграция. Да, он любил свою родину, несмотря на весь царящий здесь коммунистический маразм (теперь уже об этом можно было говорить почти открыто). И в то же время что плохого, если человек хочет быть там, где ему хорошо? Да ничего, ровным счетом ничего плохого. Вот мама говорит: «Люди, язык, книги». Но люди везде одинаковые. А книги можно и с собой взять…

Однажды ранним утром, когда они с матерью пили чай перед работой, явилась почтальонша и принесла заказное письмо. Раньше они никогда не получали заказных писем. Тем более в заграничном конверте непривычной формы, с иностранными марками. Перед их адресом, аккуратно написанным печатными буквами, – именно перед, по-западному, а не после, как в СССР, – значилось: «Натали и Владимир Яковлевский». Обратный адрес был написан по-немецки: «Bern, Kramgasse». Имя отправителя – Дитер Алье – Владимиру ничего не говорило.

Зато оно, по-видимому, многое сказало его матери. Наталья Евгеньевна ахнула и побледнела. У нее так затряслись руки, что она даже не смогла вскрыть конверт.

Владимир вынул сложенный вчетверо белоснежный листок с еле заметным, точно водяные знаки, узором. Эта бумага даже пахла как-то по-особенному! Письмо оказалось на немецком, строки выглядели очень ровными, точно написанными по трафарету, – а может, так оно и было?

«Дорогие Натали и Владимир!

Пишет вам ваш двоюродный дядя и троюродный дед Дитер. Надеюсь, Натали, ты еще помнишь меня.

С огромной радостью я узнал о переменах, которые происходят в вашей стране. Теперь, когда «железный занавес» пал и вам разрешили общение с другими странами, я поспешил разыскать вас. Это было нелегко, если бы не помощь старых друзей и бывших коллег по Министерству иностранных дел, я бы не справился с этой задачей. Зато теперь я знаю, что ты жива и здорова, у тебя сын Владимир, который родился в 1962 году. Значит, сейчас ему двадцать шесть лет, если я ничего не перепутал.

К сожалению, это все, что я знаю. Был бы очень рад получить от вас письмо, где вы подробно рассказали бы о себе. Но еще больше я бы обрадовался, увидев вас в Берне. Я уже стар и очень одинок. Встреча с единственными родственниками стала бы огромным подарком для меня. Все хлопоты, в том числе и материальные, готов взять на себя. Сообщите о своем решении, и я немедленно займусь оформлением документов.

Какое счастье, что я разыскал вас! Благодарю за это Бога денно и нощно.

Ваш Дитер.

2 декабря 1988 года».

Некоторое время мать и сын молчали. Просто сидели напротив друг друга за столом, а на ветхой клеенке между ними белело письмо из Швейцарии.

– Это ведь тот самый дядя, о котором ты говорила, да? – спросил, наконец, Владимир. – Кузен твоего отца, который помог вам в начале войны перебраться из Франции в нейтральный Берн?

Наталья кивнула:

– Да, это он. Не думала, что он еще жив… Хотя, когда мы уезжали, ему не было еще и пятидесяти, значит, сейчас лишь слегка за восемьдесят.

– И что, у него не было ни детей, ни жены?

– Тогда не было. Он ведь всю жизнь был влюблен в мою мать, много раз делал ей предложение. Но она хранила верность памяти отца… Получается, что и после нашего отъезда дядя Дитер так и не женился.

– Мама, – Владимир взял ее ладонь над столом и тихонько сжал ее, – но мы ведь не откажемся от его предложения, правда? Такой шанс бывает один раз в жизни, его нельзя упускать!

– Я не знаю, Володя. – Наталья Евгеньевна осторожно высвободила руку. – Все так сложно… Скорее всего, тебе не разрешат ехать. Не так уж сильно у нас тут все изменилось, как это кажется…

– Но попробовать-то надо! – Его глаза загорелись. – Значит, так: сейчас пишем дяде Дитеру ответ, потом помчимся в ОВИР, узнаем, какие нужны документы…

– Помчишься, – с грустной улыбкой поправила она.

– Хорошо, – с готовностью согласился сын. – Я все разузнаю сам. А потом мы…

– Не мы, а ты, Володя. Я никуда не поеду.

– Как? Почему? Такая возможность…

– В том числе и потому, что у тебя одного будет больше шансов уехать.

– Но, мама…

– И все, хватит об этом. У тебя есть четверть часа на то, чтобы написать ответ на письмо. Если успеешь за это время, я смогу по дороге на работу зайти на почту и отправить.

Мама оказалась права. Несмотря на то что приглашение от дяди пришло очень быстро, на подготовку к поездке ушло больше полугода. А началось все с беседы в институтском первом отделе. В то время при кадровой службе каждой организации существовал отдел, отвечавший за благонадежность сотрудников, – местный КГБ, как шутили у них в институте. И, разумеется, первым отделом связь научных институтов с системами безопасности не ограничивалась. В каждой лаборатории, в каждом секторе были внештатные осведомители. А руководящие должности в НИИ очень часто занимали отставные работники органов. Никого не смущало, что они раньше не имели никакого отношения к науке и ничего не понимали в ихтиологии, речном транспорте, искусстве и так далее. По городу ходили слухи, что только акушерско-гинекологическому институту удалось отказаться от предложенной сверху кандидатуры директора. Академики и профессора тактично, но настойчиво заявили: извините, у нас дело тонкое, и вы, несмотря на ваши таланты, в нем не разберетесь. В Большом доме подумали и не сразу, но все-таки согласились.

В кабинет к Валерию Львовичу, низкорослому дядьке с одутловатым лицом и ранней лысиной, Владимира вызвали спустя всего лишь несколько дней после первого посещения ОВИРа. А ему-то казалось, что на работе еще никто не знает о его планах!

– Ну что, молодой человек, в Швейцарию, значит, захотели. – Это был не вопрос, а утверждение.

– Да, – кивнул Володя. – Получил приглашение от троюродного дедушки из Берна.

– Да уж, с родственниками тебе повезло… – язвительно заметил Валерий Львович. – Матушка «из бывших», реэмигрантка, отец десять лет отсидел за политику. Дед троюродный, швейцарец этот самый, сотрудник министерства иностранных дел…

– Был когда-то. Но теперь он на пенсии. Ему за восемьдесят, он очень одинок, вот и захотел повидаться с родными.

– «Родными»… – усмехнулся собеседник. – Давно ли он тебе родным стал?

– Всегда был, только мы ничего не знали друг о друге. Что же здесь плохого, что мы нашлись? – Владимир почувствовал, как в нем начинает закипать раздражение.

– Что плохого? Да ничего, конечно, плохого в этом нет. Только где эти твои родные были, когда мы здесь страну поднимали или когда фашистов гнали, а? Получается, когда трудно было – в кусты, а теперь – пожалуйте в гости?