Книга Амальгама счастья - Олег Рой

А там, на террасе, все звенела посуда, и близко-близко к верхней ступени подошла женщина, которую Даша знала и любила. Плотно закутавшись в тяжелую шаль из шелка, напряженно вглядываясь вниз, где двигалась маленькая фигурка, Вера Николаевна отрывисто позвала:

– Лена, Лена!.. Что это там?

Мама Лена, поднявшись из-за стола, подошла к балюстраде. Чашка осталась в ее руке, и Даша прекрасно могла разглядеть на ней каждую голубую незабудку – эта старинная, любимая ее воспитательницей чашечка давным-давно разбилась, почти сразу же после смерти мамы Лены, и теперь девушка подумала, что, наверное, та попросту забрала ее с собой. Солнечный луч, пройдя сквозь белоснежный фарфор, ударил в глаза женщинам веселым огненным зайчиком, и мама Лена провела ладонью по лицу, тихо отозвавшись:

– Я ничего не вижу.

– Я тоже не вижу, – чуть раздраженно сказала бабушка. – Но мне кажется… Ты не узнаешь, не слышишь?

Та, улыбнувшись, покачала головой и, взяв Веру Николаевну за руку, примирительно шепнула:

– Это будет еще не скоро, Верочка. И дай-то бог, чтобы не скоро… Ведь и ты не хотела бы иного, правда же?

– Кто знает, кто знает. – Бабушка покачала головой и отвернулась от лестницы.

А Даша, почувствовав, что снова оказалась одна, с новой силой ощутив себя чужой и лишней, попыталась несколькими быстрыми шагами преодолеть оставшиеся ступени. Но лестница не поддавалась: мрамор сделался скользким, ступени – высокими, и до террасы по-прежнему было высоко, как до неба… «Ты бунтуешь против вечности?.. – будто услышала она мысленно слова Марио. – Хочешь изменить порядок мироздания? Не выйдет, Дашенька…»

Не вышло. И где он теперь? Она оглянулась, ища его глазами, и не увидела рядом. Нужно было возвращаться. Не здесь, а там могла Даша принимать решения; не здесь, а там можно было еще поспорить с судьбой. «Ухожу, но вернусь», – неслышно пообещала она кому-то, может быть – самой себе, может быть – Марио, который, конечно же, должен был ее слышать… И спокойно как никогда, с открытыми ясными глазами, она сделала шаг и переступила границу между явью и сном, жизнью и смертью, любовью и ненавистью.

* * *

Мир лежал у ее ног, расстилаясь знакомым пространством собственной квартиры, раздвигая, точно театральный занавес, темные винные шторы ее окна, впуская в дом декорации звездного неба, звуки засыпающего города, сырые запахи ноябрьского ветра… И она режиссировала этот мир, мир своей жизни – неумелый режиссер, уже понимающий, что сам играет в замысленной кем-то пьесе, – и ничто не случайно, ничто не экспромт в этой странной игре, которую люди привыкли называть судьбою. Бедный узник в Женеве, прикованный к больничной кровати и вызывающий у родственников и врачей только жалость, на деле, сам того не ведая, направлял жизни окружающих Дашу людей, потому что творил ее, Дашины, желания и действия, от которых зависело теперь так многое. Игорь, победно шагающий по дороге своих вероломных замыслов, в действительности был лишь скромной марионеткой, до поры до времени заменявшей в Дашином спектакле подлинного героя и безжалостно убранной из действия, как только настал срок. И никто – ни Плотниковы, ни Вадик, ни бабушка Вера Николаевна, ни сама Даша, ни близкие и дальние ей люди – не знал и не мог знать своей истинной роли в том величественном представлении, в котором первое действие было жизнью, второе – смертью, а может быть, существовали еще и третье, и четвертое, и пятое… А осознавшая это Даша была совсем уже иной Дашей, не той, что плакала вчера, обнимая любимое зеркало – зеркало, в котором она видела сейчас свое повзрослевшее, посуровевшее, но такое прекрасное лицо.

В доме осторожно тикали часы, слабо и пряно пахло любимыми Дашиными духами, из распахнутой форточки доносились отзвуки чужой жизни, а Даша все ходила и ходила по комнате, бездумно касаясь знакомых вещей и впервые осознавая всю бесконечность бытия. Как странно: вместе с этим ощущением бесконечности она явственно чувствовала и другое – витающие в воздухе неоспоримые признаки финала. И, чувствуя, как близится к завершению разыгрываемая кем-то драма, Даша улыбалась, уже зная, что не стоит даже мысленно ставить точку там, где возможно лишь многоточие…

В который раз проходя мимо молчащего (слава богу!) телефона, девушка бросила случайный взгляд на маленькое табло автоответчика и мысленно ахнула, увидев высвечивающуюся на нем зеленую цифру «7». Семь звонков – за такое короткое время?! А впрочем, с чего она, собственно, взяла, что время было коротким?.. И, мельком взглянув на часы – поздний вечер, почти что ночь, стрелки движутся к двенадцати, – она щелкнула кнопкой телевизора. Вспыхнул экран, и она уловила окончание дикторской фразы: «…основные события понедельника…»

Понедельника! Даша медленно опустилась на диван, пытаясь сообразить, подсчитать, убедиться… Только что – несколько часов назад – в ее жизни стояла суббота. В субботу она бродила по магазинам, читала все эти отвратительные сплетни в газетах, расчетливо преподнесенные ей услужливой Светланой, встречалась с дядей… В ту же субботу она бежала по темной Петровке, торопясь домой, к зеркалу, где ждал ее Марио. И вот теперь, после их быстрого, мимолетного свидания – уже понедельник?! Девушка крепко сжала ладонями виски, зажмурилась, пытаясь охватить сознанием очередную загадку Зазеркалья, но тщетно: мозг отказывался вместить все эти метаморфозы и настойчиво требовал передышки.

Хорошо, пусть будет так: она подумает об этом потом… Даша прошла на кухню, приоткрыла дверцу холодильника, равнодушно отметила про себя, что надо бы завтра закупить продукты, и вновь захлопнула холодильник, не притронувшись даже к молоку, которое так любила. Может быть, включить чайник?.. Но и эта мысль не вызвала в ней энтузиазма, и, вздохнув, она снова вернулась в комнату. Получалось, что она ничего не ела уже больше двух суток, однако не чувствовала себя голодной, более того – мысль о еде вызывала у нее почти отвращение. И, невесело усмехнувшись, Даша решила, что так вот, наверное, и умирают голодной смертью люди, одержимые страстью, маниакальной идеей, любовью к истине… Хотя почему только к истине? Вообще – любовью, тихонько поправила она себя, и в глазах снова развернулась широкой лентой желтая дорога, по которой они шли с Марио…

Нет, не надо сейчас об этом. И девушка, прихватив с письменного стола блокнот, быстро подошла к телефону и решительно нажала на кнопку автоответчика. Посмотрим, кто эти семеро – гномов? троллей? богатырей? – тщетно добивавшихся Дашиного внимания и тревоживших молчание ее пустой квартиры.

«Даш, это я, Катя. Почему тебя не было сегодня на летучке? Клонов просто вне себя от ярости, рвет и мечет. Кстати, это он поручил мне непременно дозвониться до тебя сегодня и передать, что завтра в семнадцать ноль-ноль ты должна быть на рабочем месте. Надо же – в воскресенье вызывает, совсем обнаглел! По-моему, ему что-то от тебя нужно – ха-ха… Счастливо тебе!» Даша задумчиво остановила магнитофонную ленту. «Сегодня на летучке… завтра, в воскресенье…» – все это значит, что Катя звонила ей еще тогда, в субботу вечером. Помедлив минуту и мельком взглянув на часы еще раз, девушка взялась за телефонную трубку. Разумеется, по всем правилам хорошего тона звонить людям в такое время уже неприлично, но Даша твердо знала, что Катюша никогда не ложится спать рано и вообще, судя по ее рассказам, добирается домой после свиданий обычно за полночь.