Книга Фабрика мухобоек - Анджей Барт

– Вы к нам? – Судья поднял голову от рисунков.

– Мне сказано было явиться… – Мужчина говорил на чистом немецком, безо всякого акцента.

– Ваша фамилия?

– Иоганн Крюгер, нотариус.

– А-а, помню. Что ж, заходите, не стесняйтесь. – Судья на прощанье погладил по животу беременную Сальку Зиму, которая на что-то ему пожаловалась, и сел на первый попавшийся стул.

Мужчина вошел, приблизился к судье, но не сел, хотя тот любезным жестом указал ему на свободный стул. Регине сразу бросились в глаза до блеска начищенные туфли и подобранный в тон костюму галстук. Пиджак из шерсти, похожей на английскую (Регина хорошо разбиралась в шерстяных тканях, один из дядьев в детстве научил ее обращать внимание на переплетение и толщину нитей), рубашка в синюю полоску, пожалуй, излишне яркую, но допустимую в любом обществе. Даже поклянись он, что родом из Лодзи, Регина бы ему не поверила.

– Вы, вероятно, удивлены, почему здесь оказались. – Суровое лицо судьи неожиданно повеселело. – И это естественно. К тому же вы не знакомы с председателем Румковским и в Лодзи не бывали даже проездом. Я угадал?

– Совершенно верно. Поэтому я не только удивлен, но и несколько раздосадован. Правда, я уже давно на пенсии, но на моем попечении внуки, в особенности Юрген, который еще учится.

– Виктор, насколько мне известно, уже хорошо устроен?

– Он, как я и как его отец, нотариус. – В голосе Крюгера прозвучала профессиональная гордость. – Мы у себя в стране следим за соблюдением законов…

– В таком случае, чтобы не нарушить закон, спешу дать необходимые объяснения. Причина вашего присутствия среди нас – исключительно наше безудержное любопытство. Вы пробудете с нами минут пять, не больше, и уйдете так же быстро, как пришли. Уверяю вас, Юрген даже не заметит вашего отсутствия.

– Что ж, я в вашем распоряжении.

– И согласны откровенно ответить всего на один вопрос?

– Мне нечего скрывать. – Будто в подтверждение своих слов Крюгер выпрямился и даже выпятил грудь.

Красивый мужчина, хоть и очень немолод, подумала Регина и прикинула, на много ли он старше Хаима.

– Мы это знаем. Итак: в годы войны рядовой солдат, в партии не состояли, с гестапо ни в какие игры не играли. В Лодзи, как я уже сказал, не бывали, но провели неделю поблизости, в Здунской Воле. Вы служили в охране местного гетто, но совсем недолго: благодаря вмешательству влиятельного дяди вашей тогдашней невесты были переведены во Францию. Я не ошибся?

– Все правильно, ваша честь. Я могу так к вам обращаться или нужно…

– Вы можете обращаться ко мне как угодно, хотя, не скрою, приятно, что меня так величает немецкий юрист. По счастливому стечению обстоятельств, во время войны вы никого не убили и даже не ударили. Это немало для порядочного немца, живущего в страшное время. А дальше – университет, брак и безупречная карьера нотариуса. Сейчас вы проживаете в Кёльне в районе Вилленсдорф. Словом, жизнь без особых потрясений. Я ничего не напутал?

– Да, примерно так оно и было. Хотя не могу согласиться, что без особых потрясений…

– Вы имеете в виду случай, когда ограбили вашу виллу, или смерть невесты на втором году войны?

– И то и другое, ваша честь. Еще я бы добавил операцию на предстательной железе.

– Вы правы. И в вашей жизни не обошлось без штормов, – вежливо согласился судья. – По-прежнему храните верность «мерседесу»?

– Ни разу не садился в другую машину.

– Традиция… наслышан, наслышан… Кроме Виктора и Юргена у вас, кажется, еще две внучки? Нет, не надо показывать, я не сомневаюсь, что барышни очаровательны. Давайте не отвлекаться на другие фотографии: нам с вами как раз предстоит поговорить о неком снимке… – Он встал и подошел к эпидиаскопу. – Сейчас все поймут, почему я пригласил к нам господина Крюгера…

Похоже, судья никогда не имел дела с эпидиаскопом – после нескольких неудачных попыток его включить он стал беспомощно озираться. Регина охотно ему бы помогла, если б знала, куда кладут фотографии, но ей не верилось, что судья может чего-то не уметь. Однако он, потеряв терпение, отошел от аппарата и сказал:

– Лучше сами подержите в руках этот снимок…

Почему-то Регине он первой протянул маленькую истрепанную фотокарточку и жестом попросил пустить ее по рукам. На пожелтевшем, нечетком снимке Регина увидела одноэтажный деревянный домишко и перед ним рахитичное деревце, одна из веток которого, однако, была достаточно крепкой, чтобы удержать висящего в петле человека. Рядом стояли трое солдат в мундирах вермахта. Один улыбался. Регина быстро отдала фотографию соседу, которым оказался почтальон Нахман Водзицкий; в гетто они разговаривали всего пару раз. Судья подождал, пока фото посмотрят еще несколько человек из сидящих в зале.

– Ручаюсь, это не наш господин нотариус повесил в Здунской Воле Юзефа Кральковского. На место экзекуции ему было приказано явиться как одному из солдат охраны гетто. А теперь, господин Крюгер, самое время объяснить, почему мы вас потревожили. Исключительно для порядка напоминаю: вы обязаны говорить правду. Попрошу всего лишь очень просто, по-человечески, объяснить, чту вас тогда рассмешило.

Регина сидела довольно далеко от нотариуса, однако от нее не укрылось, как он изумлен. Впрочем, уже через минуту он с облегчением вздохнул, а глаза его увлажнились. Да, она не ошиблась: об этом свидетельствовала вспышка отразившегося от слез света.

– Ого… Вот уж не ждал такой реакции от бывшего солдата. Это прекрасно. Говорите… – Судья любезно изобразил удивление.

– Это меня преследует всю жизнь… – В голосе Крюгера тоже послышались слезы.

– Подумать только!

– Еще не успев вернуться в казарму, я почувствовал к себе отвращение, но в тот вечер мы отмечали мой день рождения, было весело, и мне удалось эти мысли отогнать. Однако назавтра приснилось, что я вешаю незнакомого человека и при этом смеюсь до упаду. Сон этот снится мне до сих пор, хотя вон уже сколько прошло лет…

– Нерегулярно, надеюсь.

– К сожалению, каждую ночь. Иногда я только улыбаюсь и позирую перед фотоаппаратом, а бывает, хохочу так, что товарищи не могут меня остановить. Иной раз приходится вызывать командира, потому что я катаюсь по земле, и неизвестно, что со мной делать. Дошло до того, что однажды, сразу после нашей золотой свадьбы, мне приснился однополчанин, который когда-то на моих глазах выстрелил в ребенка. И он говорит, чтобы я успокоился, мол, негоже так… Но самые ужасные сны, когда меня утешает этот… повешенный… Не принимайте близко к сердцу, говорит, это ведь сон, сейчас проснетесь, и все будет хорошо…

– И действительно становится хорошо?

– С годами только хуже.

– То есть вам и наяву стыдно за ту улыбку?

– Еще больше – я-то не могу сказать себе, что это всего лишь сон.