Книга Антанта и русская революция. 1917-1918 - Роберт Уорт

Молодой, самоуверенный, временами даже нахальный, Локарт произвел на Ллойд Джорджа благоприятное впечатление во время их первой встречи, и ему тут же сообщили, что его решено направить в Петроград. Данные ему инструкции – помимо задания установить неофициальные отношения с большевиками – были довольно неясными. Если советские лидеры готовы были принять Локарта как неофициального представителя, британское правительство обещало предоставить такие же уступки Максиму Литвинову, только что назначенному русским послом в Англии. Благодаря содействию посредников Локарт добился встречи с Литвиновым, который, не сумев после мартовской (Февральской) революции получить паспорт для отъезда в Россию, оставался в Англии. Литвинов написал рекомендательное письмо Троцкому, в котором назвал Локарта «чрезвычайно честным человеком, который понимает наше положение и сочувствует нам», чье временное пребывание в России будет «полезным с точки зрения наших интересов».

Локарт и его небольшая группа прибыли в Петроград только в конце января 1918 года. Во время долгого и трудного путешествия он встретился и имел короткую беседу с возвращавшимися в Англию Бьюкененом, Ноксом и другими служащими посольства. Из-за болезни посла и прибытия новой миссии, которой предстояло получить полномочия, британское правительство отозвало большинство своего петроградского штата и оставило посольство на руки своего временного поверенного.

Недели, прошедшие между началом переговоров о мире и отзывом Бьюкенена, были омрачены несколькими инцидентами, доказывающими плохие отношения между Россией и Западом. Одним из самых известных – хотя и неоправданно – было дело Калпашникова. Этот русский офицер, служащий в американском Красном Кресте, был посажен в тюрьму за предполагаемые связи с генералом Алексеем Калединым и его Белой армией на юге России. По странной прихоти судьбы в том же году Калпашников приезжал в Соединенные Штаты по линии российского Красного Креста, чтобы получить несколько автомобилей скорой помощи, и по возвращении домой его попросили исполнить обязанности переводчика при допросе Троцкого, тогда бывшего британским заключенным в Галифаксе. Калпашников согласился, и в результате вождь красных недоброй памятью запомнил его участие в том неприятном эпизоде. Автомобили прибыли в Петроград слишком поздно, чтобы быть использованными на фронте, и их должны были переправить вместе с другими машинами и запасами в Яссы, в Румынию, чтобы использовать там. В начале декабря в американское посольство поступил приказ полковника Генри Андерсона, главы миссии Красного Креста в Румынии, отправить машины в Ростов, в столицу донского казачества. Приказ выполняли Фрэнсис вместе с Калпашниковым, но Робинс заподозрил, что машины предназначалась штаб-квартире Каледина, в то время находящейся в Ростове. Андерсоном руководило желание не допустить, чтобы материалы попали в руки германцев, поскольку Румыния, жизнь в которой во время войны была не легче, чем в России, тоже рассматривала возможность заключения сепаратного мира. Какими бы подозрительными ни казались обстоятельства большевикам, вскоре приказ отправить товары в Ростов был отменен, и отгрузка была переориентирована на Яссы. Таким образом, Андерсона нельзя было обвинить в каких-либо сношениях с Калединым на основании этого единственного доказательства. В то же время положение Калпашникова давало более широкий простор для подозрений, ему не дали закончить отправку состава в Яссы, арестовали и заключили в Петропавловскую крепость.

Робинс отправился в Смольный, чтобы все объяснить, и обнаружил, что вместе с Андерсоном и Фрэнсисом и его самого подозревают в участии в заговоре. Но так как он был американским гражданином и обладал значительным влиянием, его арест сочли нежелательным, тем более на основании весьма шатких улик. К счастью для Робинса и его незапятнанной репутации, которая создалась у него в Смольном, у Калпашникова было обнаружено письмо к Андерсону, в котором он жалуется на нежелание Робинса оказывать помощь, и вскоре к нему опять стали относиться благосклонно. Троцкий невероятно раздул это дело – куда больше, чем оно стоило, – обвинив Фрэнсиса в соучастии в предполагаемом заговоре. «Этому сэру Фрэнсису придется прервать свое золотое молчание, которое он хранит с момента революции», – гремел он, выступая в Александровском театре с речью, обращенной к большевистской аудитории. Послам союзников предстояло понять, «что с того момента, как они вмешиваются в нашу внутреннюю борьбу, они перестают быть дипломатическими представителями и становятся частными лицами, контрреволюционными авантюристами, и они могут быть уверены, что на них обрушится карающая рука революции!». Фрэнсис представил детальное опровержение всех обвинений, и, хотя они не убедили советское правительство, его оставили в покое. Калпашников же как гражданин России принял на себя главный удар официальной ярости и был оставлен в тюрьме. В мае он был освобожден, вероятно, из-за отсутствия доказательств, и в сентябре того же года ему удалось выехать из России по фальшивым документам.

Большевики верно оценили заинтересованность союзников в Каледине, которой позднее суждено было вырасти в открытую поддержку Белой армии, которая тогда только формировалась на территории России, но неудачно выбрали дело Калпашникова для разоблачения этой заинтересованности. Соединенные Штаты, в целом относящиеся к советскому режиму менее враждебно, чем Британия и Франция, официально тоже придерживались тактики непризнания, но в то же время считали необходимым придерживаться политики невмешательства во внутренние дела России. Американские представители в России, было «авторитетно заявлено» 26 декабря в Вашингтоне, будут «старательно избегать любого вмешательства во внутреннюю политику страны» и «предоставят русскому народу самому выработать меры своего спасения, свободные от любого американского вмешательства». И тем не менее в телеграмме, отправленной двумя неделями раньше, Лэнсинг просил американского посла в Лондоне проконсультироваться с «соответствующими британскими и французскими властями» относительно займа Каледину и напоминал ему «о необходимости действовать срочно и убедить тех, с кем вы будете говорить, ни в коем случае не допустить утечки информации о том, что Соединенные Штаты рассматривают возможность выказать сочувствие движению Каледина, тем более предоставить ему финансовую помощь». Вильсон в ярком примере раздвоения его представлений о российской проблеме высказал свое «полное одобрение» посланию относительно Каледина. Но карьера генерала резко оборвалась в феврале, когда осознание безнадежности своего военного положения заставила его совершить самоубийство. Хотя надежды, которые возлагали на него Лэнсинг и другие лидеры союзников, оказались иллюзорными, другие лидеры белых были готовы и стремились заполнить эту брешь в движении против большевиков тем увереннее, что могли рассчитывать на моральную и материальную поддержку из-за границы.

Другой знаменитый случай в отношениях между Россией и союзниками произошел всего через несколько недель после дела Калпашникова и фактически был эпизодом необъявленной маломасштабной войны между Россией и Румынией. Это было дело Диаманди. Румынский министр Константин Диаманди был взят под стражу за враждебное отношение и арест нескольких подразделений русской армии в Румынии. После установления перемирия с Германией большая часть русских формирований на Юго-Западном фронте попыталась отступить через румынскую территорию. Оказавшись между недружелюбно настроенными румынами и австрийцами и столкнувшись с растущей угрозой сепаратистского движения Украины, организованного вокруг Центральной рады в Киеве, русские солдаты, вынужденные жить за счет этой страны или умирать с голода, постоянно попадали в неприятные инциденты со своими бывшими товарищами по оружию. Арест Диаманди 13 января 1918 года был ответной мерой со стороны России, которая побудила выступить с немедленным протестом весь дипломатический корпус, находившийся в Петрограде.