Книга Маршал Советского Союза - Дмитрий Язов

Особенно мне запомнились бакинские события. Дело зашло так далеко, что на главной площади города были поставлены виселицы. Когда об этом Е.М.Примаков доложил Горбачеву, последний скомандовал: «Ввести в городе чрезвычайное положение». Войска ввели, но при этом погибло более 50 человек. Горбачев понял: он подгорает. Поэтому он и не подтвердил письменно акт ввода чрезвычайного положения в Баку.

Многие писаки утверждали, мол, у Горбачева гибкий ум, он отличается оригинальностью мысли. После смерти Черненко злые языки гадали, с чего Горбачев начнет: «Сажать или сеять?» Ошиблись. Он начал дрейфовать, подгоняемый чужими мыслями. Кто-то из помощников посоветовал ему почаще беседовать с народом, это было горе для русского языка. В интеллигентных семьях родители затыкали детям уши. Околесицу нес человек с университетским образованием. Чем он занимался в университете? Стучал на товарищей?

Государство разваливалось, а президент собрался на отдых в Форос. Утром 4 августа, согласно списку, в аэропорт примчались провожающие: члены Политбюро, секретари ЦК, министры-силовики. Странный этот обычай – всем партийным гуртом маячить перед светлыми очами президента. Говорят, что традиция пошла от Троцкого, когда его сопровождали в поездках одесские нахлебники. Времена были голодные, и в этих поездках весь честной интернационал Одессы отъедался в надеждах, что перепадет и какая-нибудь должность. Словом, кадры у Троцкого всегда были под рукой. Он насаждал их по всем весям, заботливо окучивая взором эти политические грядки. При Сталине институт провожающих упразднили, всего три-четыре человека для официальной фотографии. И в самом деле, зачем выстаиваться у трапа самолета, чтобы проявить верноподданнические чувства? Лучше выпусти на 100 самолетов больше, испытай новую ракету, собери урожай, и Родина оценит твою деловую сноровку. Нет, не любил Сталин провожающих аэродромных истуканов, к ним вернулся Никита Хрущев.

По табели о рангах партийные деятели делились на «невыезжающих», которые еще не попали в списки «провожающих-встречающих», и на «аэродромных». Эмма Евгеньевна обычно шутила, когда кто-нибудь звонил ближе к ночи из партийных сановников: «Дмитрий Тимофеевич, звонит «аэродромный». И что за мода всей гурьбой встречать генсека? Обычно так князей провожали в последний путь на Руси.

И действительно, во времена Горбачева штат «аэродромных» рос, как на дрожжах, вся к старался попасть в кадры кинохроники. Отвоевали себе позицию у трапа и сотрудники арбатовского института. А с рассветом верноподданнических «услуг» дошла очередь и до артистов – «звезд» эстрады. Самые везучие попадали сразу в «спальники» – те, кто летел с Горбачевым в одном салоне. Конечно, преимущества в этой политической опаре имели «целовальники», они обычно позволяли себе прямо у трапа самолета продемонстрировать интимную близость – облобызать генсека. Самым искренним «целовальником», он же и «спальник», в Москве называли Георгия Арбатова. Американские ценности Михаил Сергеевич считал приоритетными, и поэтому директор Института Америки и Канады имел преимущество в гешефте, случались встречи после дальних странствий, когда Горбачев попадал в объятия Шеварднадзе обцелованным прыткими арбатовцами.

Зашел разговор о том, что Кравчук не склонен подписывать Союзный договор, Горбачев что-то произнес невнятно, мол, как миленький подпишет. Накануне отъезда он принял участие в работе кабинета министров, наставлял следить за ситуацией вплоть до принятия чрезвычайных мер. На «хозяйстве» он оставил Янаева и Шенина.

С Г.И. Янаевым я встретился на торжественном собрании, посвященном Дню Военно-Воздушного Флота, мы не перекинулись и словечком, хотя и сидели рядом в президиуме.

С Павловым B.C. мы встретились в его кабинете по служебным делам, что подтверждается документами, и второй раз 17 августа на объекте КГБ – «АБЦ», где было принято решение лететь к Горбачеву в Форос. Цель все подследственные подтвердили: принять меры для сохранения Союза, вплоть до введения ЧП.

С О.С. Шениным встречались только 17 августа там же, он, как исполняющий обязанности секретаря ЦК в отсутствие Горбачева, согласился лететь, чтобы убедить его немедленно возвратиться в Москву, принять меры для сохранения государства.

С В.А. Крючковым и О.Д. Баклановым я встречался чаще. Бакланов проводил в Кремле совещание с участием атомщика Ю.Б. Харитона. Речь шла о необходимости испытания ядерного оружия на Новой Земле. По этому же вопросу собрались у Крючкова минут на 20–30, где было принято решение вылететь на Новую Землю, определиться, когда начать работы по подготовке испытаний.

С А.И. Тизяковым и В.А. Стародубцевым я встретился только 19 августа на совещании у Янаева.

Анализ складывающейся ситуации показывал: если 20 августа подпишут Союзный договор, то СССР перестанет существовать. Для меня, как и для большинства граждан, развал Советского Союза являлся личной трагедией. За пределами России оставались русские, украинцы, белорусы. Что будет с ними? Тогда мы предполагали, а теперь это явь, когда о трагедии русских говорят в Прибалтике, Чечне, Грузии, в других республиках. Мы видели издалека, как наплывал на армию волкогоновский идеологический туман. Уже Яковлев форсил на подиуме американской демократии.

Все это вызывало необходимость лететь в Форос к Горбачеву. Собрались на объекте «АБЦ», здесь приняли решение, что в Форос полетят Шенин, Бакланов, Варенников, Болдин, Плеханов и Генералов.

В 16 часов 18 августа в воскресенье они прибыли в Форос, предварительно отключив средства связи. Все спрашивают: почему? Да иначе бы не получилось разговора. Горбачев позвонил бы Бушу, а наших товарищей не стал бы и слушать.

Около часа он не принимал руководителей государства. Совещался с Раисой Максимовной, потом с дочерью и зятем, и наконец вывод: заговор. Не потрудился Горбачев задать себе вопрос: если заговор, то зачем они приехали к нему? Ведь его даже не изолировали. Охрана осталась, уехал только В.Т. Медведев. Но у страха глаза велики. Семейству Горбачева почудилось, что вместо 4 кораблей их теперь охраняли 14, вместо 6 человек, прибывших с Генераловым, – 600. «Даже ползли какие-то десантники в черном». Поделился своими страхами Михаил Сергеевич «за чашкой чая» в газете «Известия».

Горбачев во всех интервью похвалялся, что он устроил «холодный душ» Шениным, Баклановым, Варенниковым и Болдиным.

Через четыре года журналист Борис Славин задаст Горбачеву вопрос:

– Михаил Сергеевич, а не приходило вам в голову в тот момент стать Сталиным и решить все, как говорится, одним махом?

Горбачев:

– Нет! Не могло мне это прийти в голову. Потому что это уже был бы не Горбачев.

Хоть в этом сознался, действительно – не Сталин. Сталин не поставил бы Родину на колени перед фашистской Германией. Сталин создавал, а Горбачев рушил. Да, были у Сталина ошибки, просчеты, но в самые трудные годы он не оставил Москву.

Когда началась война, Горбачеву минуло 11 лет. На три месяца его станицу оккупировала фашистская орда. Леонид Гозман в журнале «Огонек» так прокомментирует этот факт из биографии Горбачева: «Немцы были врагами, с которыми на фронте сражался его отец. Но он увидел не окарикатуренных персонажей, а живых людей, и это было первым опытом понимания того, что пропагандистские стереотипы упрощают, примитивизируют мир, а значит, и относиться к стереотипам в собственной стране следует осторожно».