Книга Генерал Власов - Свен Штеенберг

Замечания эти были верными, но озвучивались они апологетами нацистской «восточной» программы, призывавшей к завоеванию и подавлению России. Немцы, поддерживавшие Власова скорее из оппортунизма, чем из убеждений, вторили им потому, что он не являлся ни предателем, ни наемником. В итоге сторонники Власова и великорусской линии победили в борьбе за новый «восточный подход». Розенберга обошли, переиграв на маневре и поставив перед свершившимся фактом. Однако последний в те немногие месяцы, которые остались до полного краха Германии, все так же носился со своими идеями. Он продолжал разоблачать «губительные намерения» Власова и его «подготовку к великорусской диктатуре с помощью никому не известных остолопов». Тогда как КОНР предполагал, что борьбу против Сталина нужно вести под объединенным руководством, «комитет Власова намеренно не замечал того факта, что такое объединение возможно только под немецким главным командованием»; по поводу формирования национального управления в КОНР Розенберг заявлял прямо, что это «целенаправленная провокация», и обрушивался с критикой на СС, которое сделало фатальные шаги, даже не проинформировав его. Он (Розенберг) более не имеет доступа к фюреру, и если кто-нибудь не скажет фюреру, что происходит, тогда через тридцать лет после немецкой победы и воцарения Власова великорусским правителем «централизованная власть может выступить против наших детей», и все это просто потому, что «некоторые руководители не понимают логики событий».[189] Когда чиновником, отвечавшим в Министерстве иностранных дел за связь с КОНР, назначили Густава Хильгера, Розенберг заподозрил его в «проболыпевистских симпатиях» и заявил, что Хильгер — друг одного из врагов немцев, Эмиля Людвиг-Кона, с которым будто бы тот встречался в Швейцарии. «Я уверен, — заключал он в итоге, — что Хильгер самый неподходящий из всех людей для того, чтобы заниматься восточными проблемами в национал-социалистическом государстве».[190]

До Власова лишь долетали слухи — да и то отрывочно — об этих трениях и столкновениях отдельных фракций. Он не желал иметь ничего общего с Розенбергом и с его «министерством колоний», как он его называл. Когда стало ясно, что не удастся достигнуть взаимопонимания с национальными группами, поддерживаемыми Розенбергом, КОНР создал свои собственные органы по связям с ними.

* * *

Произведенное за сравнительно короткое время формирование двух дивизий стало возможным только благодаря усилиям полковника Генерального штаба Хайнца Герре. Кёстринг добился перевода Герре из Италии, где тот командовал 232-й пехотной дивизией. Прибыв в Берлин 8 ноября, Герре отправился в Потсдам к Кёстрингу, которого застал постаревшим и в довольно пессимистическом настроении. Хотя его и снедало ощущение того, что уже «слишком поздно», Кёстринг все же хотел сделать максимум возможного для создания русской армии — хотя бы для того, чтобы попытаться, как он выразился, «спасти эти войска для будущего, которое наступит после нашего поражения».[191]

Герре собрал в Берлине небольшой штаб из офицеров, знакомых с русскими проблемами. На роль начальника оперативного отдела он выбрал майора Кайлинга, награжденного Железным крестом за свое командование 621-м русским артиллерийским дивизионом. Герре быстро уяснил, что сложностей куда больше, чем он себе представлял. Враждебность, недопонимание и чиновничий обструкционизм являлись правилом — несмотря на приказы Гиммлера, за каждую часть приходилось драться.[192] Первая и вторая дивизии, обозначенные как 600-я и 650-я (русские) пехотные дивизии, были отправлены для комплектования и обучения одна в Мюнзинген, а другая в Хойберг, в Швабские Альпы. Однако для формирования этих дивизий Вермахт выказал готовность пожертвовать только подразделениями из сбитых на скорую руку потрепанных частей, удержав при себе проверенные в боях, которые не считал возможным высвободить.

Две наиболее крупные группы, находившиеся до того под командованием войск СС, образовывали ядро первой дивизии: остатки белорусской дивизии СС Зиглинга,[193] разгромленной во Франции, и пять тысяч человек бригады Каминского. — С белорусским контингентом проблем не возникло, однако интеграция бригады Каминского породила большие сложности. Одно из первых формирований освободительной армии — РОНА — было создано в районе пос. Локоть из крестьян, либо вовсе не имевших военной подготовки, либо плохо подготовленных, а также из солдат и офицеров Красной Армии, которые после Брянского окружения, стоя перед альтернативой отправиться в лагерь для военнопленных или вступить в бригаду Каминского, выбрали последнее. Недостаток старших офицеров тогда восполнили за счет выдвижения и повышения из числа имевшихся в наличии; военного опыта тех вновь назначенных командиров было достаточно для борьбы с партизанами. Однако в новой ситуации было признано, что лишь немногие из них имеют подготовку, соответствующую занимаемым должностям. Даже преемник Каминского, «полковник» Белай, служил в Красной Армии всего лишь старшим лейтенантом. Потому только немногих офицеров признали годными для занимаемых постов. Легко понять, что личный состав бригады охватило недовольство. После расстрела Каминского его люди чувствовали себя преданными со всех сторон и стремились найти новый смысл существования в рядах РОА.

Военнослужащие бригады перенесли сильное разочарование и утратили веру во что-либо после того, как им пришлось отступать из Локотского автономного округа, где РОНА чувствовала себя практически независимой и существовала как бы сама по себе. Позднее, уже в Лепеле, они столкнулись лицом к лицу с реальным отношением немецкого руководства. Они испытали унизительное обращение со стороны немецких властей разного уровня и узнали правду о происходившем в трудовых лагерях и в лагерях для военнопленных. Следствием стал рост сомнений и упадок духа. Учитель из числа русских немцев, служивший в качестве переводчика, узнав, что все на самом деле было не так, как он думал, даже застрелился в знак протеста. Он заявил, что стыдится быть немцем. Один капитан тоже покончил с собой, когда увидел, что происходит с рабочими и военнопленными в лагерях в Германии.

Ситуация вокруг РОНА особенно осложнялась тем, что бойцы, происходившие из района Локтя, привезли с собой семьи, а это означало, что приходилось обеспечивать всем необходимым более 50 тысяч человек. В данном положении Каминскому пришлось принять предложение местного начальника полиции и СС Готтберга и перейти в распоряжение СС. Таким образом он надеялся добиться улучшения условий жизни для семей своих солдат и лучшего вооружения для них самих, поскольку они ходили в обветшавшем обмундировании и не имели адекватного снаряжения.