Книга Кровавый век - Мирослав Попович

Событие, территория, человеческая жизнь, будущее или прошлое – все приобретало в истории человечества специальный смысл, когда на нем останавливала свой взор Медуза Горгона государственной машины. А если лицо, которое стояло у властного руля, никакими государственными институциями не контролировалась, то его личное «я так хочу» и «я так вижу» превращало всё в «сферу государственных интересов».

В марксистской литературе утверждение об историческом смысле событий всегда звучало очень категорически. В. И. Ленин писал о том, что классовый подход означает ответ на вопрос: qui prodest? кому выгодно? Объективное классовое содержание, таким образом, определялось последствиями определенного события, поступков, деятельности и чаще всего не совпадало с желаниями и намерениями политиков, исторических деятелей. Вот только остается неясным, как определить, каким классам в действительности выгодно то или иное решение проблемы. Класс, как правило, немой, он не может выразить свое одобрение или протест, но если бы и мог, то идеолог или историк всегда может сказать, что настоящие свои интересы класс не осознавал.

Здесь мы встречаемся с проблемой, которую не может обойти никто. В чем смысл нашей жизни? Что мы значим в мире? Признать, что человек есть то, что он сделал в жизни, то есть считать сутью человека совокупность его поступков – значит признать, что смысл жизни можно определить лишь в некрологе. Но и это не конец: наследие человеческой деятельности или бывает искаженным до неузнаваемости следующими поколениями, или вместе с именем исчезает из памяти бесследно через несколько поколений. Ни один итог жизни своими последствиями не может претендовать на исчерпывающую характеристику человека.

Лучше бы сказать: человек есть то, что он может сделать. Однако и это слишком неопределенно: никто точно не знает, на что он способен.

Является ли все действительно выдохом, аколь эвель? Услышит ли кто-то каждого из нас, наши временами тихие, а временами отчаянные вопли к времени, судьбе, Богу, истории?

Для историка и политика не обязательно углубляться в бездну философии жизни и смерти. Не имея возможности определить, qui prodest, он все-таки может очертить социальные силы.

Больше силы у того, у кого больше возможностей. Именно поэтому история разыгрывается дважды: в реальных действиях людей и институций – и в мире тех возможностей, которые данными действиями открываются. Появление и исчезновение «возможных миров» в результате действия и определяют смысл этого действия.

«Сила» как фактор политики – совсем не абстракция. Это – возможность осуществить акции полностью реального характера, возможность, которая зависит от денег, материальных ресурсов, армии и флота, дисциплины и преданности людей – и так далее.

В политике все служит намеком, поощрением или угрозой, символом чего-то совсем иного, чем то, о чем непосредственно говорится, – все имеет непрямой и символический смысл. Политическое пространство весьма условно. Будто формальная система, оно имеет свою собственную семантику или же несколько семантик, несколько возможных интерпретаций. И самой главной семантикой политики XX века является возможная война.

Война как возможность стоит за каждым действием в политическом пространстве. Блеф или реальная угроза? – такова игровая семантика всей политики: никто не должен угадать заранее, не блефует ли политик временами. Дипломатия – это тоже война, но всего лишь война нервов. И временами политики должны повоевать – хоть немножко – только для того, чтобы не оказалось, что они блефуют.

В жизни мировой цивилизации рядом с реальными событиями словно бы разворачивается модальная, возможная жизнь – жизнь через фантомные военные конфликты, которые произойдут, хотя, возможно, так и не произойдут, так и останутся в истории потерянными возможностями, не реализованными, но полностью серьезными и реалистичными намерениями и планами очень серьезных и ответственных господ из генеральных штабов и министерств иностранных дел.

Цель есть что-то существенно субъективное. Как намерение или мотив, она живет в конкретных человеческих душах, мыслях, переживаниях и воле индивидов, а не в весомой сотворимой материальности «объективных значений». Более-менее выразительной, но все же достаточно условной репрезентацией цели могут служить ее закрепления в официальных решениях и документах ответственных государственных институций. И уж совсем малоадекватной – реальные последствия действий: ведь чаще всего они не отвечают намерениям.

Неадекватность разных попыток определить смысл исторических акций через их последствия коренится в том, что исследователи стремятся зримо и материально представлять такую неуловимую вещь, как цель, – то ли через ее ощутимые последствия, то ли через конструирование больших социальных групп, которым эти цели якобы должны объективно служить.

Репрезентация цели социального действия через новые возможности, которые это действие открывает, тоже останется не более чем репрезентацией и, следовательно, будет неполной и односторонней. Цель связана с действием и явлением как целостностью. В точных науках, которые используют математический аппарат, мы только учимся учитывать фактор целостности. Социальный анализ может остаться качественным, но, как минимум, нужно осознание ограниченности попыток свести цель и целостность к причинно-следственным звеньям, к объективным измерениям через следствия действия, к репрезентации целого вещественной совокупностью его составляющих.

Мировой социально-политический порядок можно представить, в первую очередь, как определенное стабильное соотношение сил и его юридическое закрепление в системе договоров и международных организаций. Однако это не совсем и так. Можно исходить из структур – договоров, институций, обычаев и норм, которые должны регулировать жизнедеятельность народов. А можно, напротив, исходить из реальной жизнедеятельности людей. И тогда окажется, что некоторые структуры существуют только на бумаге, а реально никогда не функционируют; в некоторых областях структуры вообще просто не существуют, но в ходе «игры без правил» как-то достигаются компромиссы. Важны не сами по себе структуры – важно, как структуры используются при решении реальных конфликтов.

Международный, мировой порядок – это и структура, и целое. Это значит, что каждый из дискретных участков мира человека, его культурно-политического поля отображает в себе всю систему человеческого знания, человеческих норм деятельности и человеческого чувственного опыта. Каждое государство как целое, как субъект мирового порядка будто точка в силовом поле государств, монада «без окон», источник сил, которые распространяются на все мировое поле. Оно пытается занять как можно более высокую позицию, изменить свои координаты в военно-политическом пространстве, и для этого использует отдаленные территории, экономическую конкуренцию, открытия в математике, победы в футболе и так далее – все, что угодно. Усиление влияния одного государства за счет другого в любой точке планеты означает изменение мирового порядка.