Книга Люди Средневековья - Эйлин Пауэр

Пожалей ты, Боже, работяг нас сирых. Дом построив, Долман нас пустил по миру.

Судя по завещанию Пейкока, он относился к своим работникам очень тепло. Но так было не у всех, ибо хотя суконщики того времени и обладали рядом достоинств, присущих капиталистам, но и недостатков у них было хотя отбавляй — так что извечная борьба между трудом и капиталом в XV веке развернулась вовсю. Но завещание Пейкока не проясняет для нас одну деталь — нанимал ли он только ткачей-надомников или, помимо этого, устанавливал ткацкие станки у себя дома? В ту пору, когда жил Пейкок, среди преобладавшей системы надомных работ стали появляться уже миниатюрные фабрички. Суконщики устанавливали в своих домах ткацкие станки и нанимали бродячих ткачей. Рабочие, трудившиеся в домашних условиях, были этим очень недовольны, ибо их либо превращали из свободных мастеров в наемных работников, обязанных трудиться в доме хозяина, либо они обнаруживали, что оплата их труда уменьшается из-за конкуренции странствующих ткачей. Более того, суконщики иногда покупали станки и сдавали их в аренду свободным ткачам, которые в результате этого попадали в определенную зависимость от хозяина. В течение всей первой половины XVI века ткачи из текстильных районов Англии засыпали парламент петициями с требованием отменить эту практику. Похоже, что они предвидели появление в Англии фабричного производства, при котором рабочий уже не будет собственником сырья, инструментов, мастерской или продуктов своего труда и ему будет принадлежать только его труд, а бывший свободный ткач превратится в наемного рабочего. Все это ткачи поняли задолго до того, как фабричная система утвердилась в стране. Практика сдачи станков в аренду появилась и в Эссексе, откуда примерно через двадцать лет после смерти Томаса Пейкока ткачи направили в парламент петицию против суконщиков, которые завели у себя дома не только свои собственные станки, но и своих ткачей и сукновалов, чем обрекли авторов петиции на голод и нищету, «ибо богатые люди, суконщики, заключили между собой соглашение платить единую цену за изготовление означенного сукна». Эта цена была такой мизерной, что, работай они весь день и всю ночь, в праздники и в будни, все равно не смогли бы прокормить свои семьи. В результате этого многие ткачи потеряли свою независимость и превратились в слуг богачей. Тем не менее система надомной работы еще преобладала, и, без сомнения, большинство ткачей Пейкока работало в своих собственных домах, хотя вполне вероятно, что в его доме было несколько станков, которые стояли в длинной задней комнате с низким потолком. В таких комнатах, по традиции, работали ткачи — в сарае ли, в «прядильном ли доме».

Идиллическая картина работы на такой небольшой фабрике, которую вполне можно применить и к нашему герою, была создана в поэме Делони «Приятное путешествие Джека из Ньюбери». Джек из Ньюбери реально существовал — это был хорошо всем известный суконщик по имени Джон Уинчком, который умер в Ньюбери через год после Пейкока и о котором Томас наверняка слышал, ибо его грубое домотканое сукно отлично продавалось на континенте, и старина Фуллер, прославивший его в своей книге «Добродетели Англии», называет его «самым богатым суконщиком (без преувеличения), когда-либо жившим в Англии». Рассказы о том, как он привел сотню своих подмастерьев на Флодцен-Филд, как он угощал короля и королеву в своем доме в Ньюбери, как он построил часть Ньюберийской церкви и как он отказался от звания рыцаря, предпочтя «до самой своей смерти ходить в костюме из грубого домотканого сукна», разлетелись по всей Англии, обрастая по пути все новыми и новыми подробностями. В 1597 году Томас Делони, создатель жанра романа, изложил эти рассказы в своем произведении, частично в прозе, частично в стихах, и роман вскоре стал исключительно популярным. Именно отсюда мы приведем придуманное автором описание работ в доме суконщика, не забывая при этом, что автор сильно преувеличил размеры предприятия Джйна Уинчкома, который конечно же никогда не имел двухсот станков в своем доме, а Томас Пейкок, вероятно, имел не более дюжины. Но поэт имеет право на преувеличения, ибо, в конце концов, главное в балладе — ее дух, и всегда приятно сменить прозу на рифмованные строки:

В одной из комнат, длинной и большой, Станков стояло двести — целый строй. Две сотни человек, ей-ей, не вру, Садились к ним, явившись поутру. Сюда парней красивых отбирали, Что весело и безотказно ткали, Шутя при этом; в комнате другой Сто женщин, веселясь, чесали шерсть, Порою принимаясь звонко петь. За стенкой жили двести юных дев — Под платье юбку красную поддев И повязав платочек белоснежный, За прялкою работали прилежно. Девицы эти пряли не ленясь, То песни распевая, то смеясь. Как соловьи красотки разливались, И звуки прялок с пением сливались. В другое помещение зашли — И там детишек бедноты нашли, Что шерсть сортировали здесь за гроши — Плохую отделяли от хорошей. Их было семьдесят и плюс еще десяток Заброшенных, оборванных ребяток. Трудом своим они себя кормили, По пенни за ночь детям тем платили. Кормили мясом, вволю пить давали, И все за счастье жить здесь почитали. В другой каморке он заметил вдруг Как пятьдесят мужчин, собравшись в круг, Срезали ворс с сукна, да так умело, Что все в руках у них так и горело. Да собери ты семьдесят гребцов, Никто б не смог догнать тех молодцов. Оттуда переходит он в красильню, Где ткани в чанах красили обильно. В другом сарае двадцать сукновалов Сукно, почти готовое, валяли. Быков с десяток сразу забивали, Чтоб прокормить рабочих. Все съедала Орава эта, масло, сыр и рыбу — Им что ни дай, все поглотить могли бы. Мясник работал споро, всем на диво, И пивовар варил отменнейшее пиво, А пекарь хлеб отличный выпекал. Да, крепко дом суконщика стоял. Пять поваров здесь не точили лясы, На всех рабочих впрок солили мясо. Им помогали шустрые мальчишки Помыть посуду; бедные ж детишки Весь день крутили вертел над огнем, И так за годом год и день за днем. Старик, увидев это заведенье, Дар речи потерял от изумленья. Живет суконщик наш, не скрою, очень знатно, И всем о нем известно, что понятно.

Личную жизнь Пейкока, как и его деловую, можно воссоздать по завещанию. Правда, оно довольно мало говорит нам о его семье. Первую жену Томаса звали Маргарет, чьи инициалы вместе с его собственными украшают резьбу по дереву в доме. Вполне вероятно, что старый Джон Пейкок построил этот дом для молодоженов ко дню их свадьбы. Дом стал свидетелем буйного веселья, ибо наши предки знали, как справлять свадьбы, и традиционно Англия никогда так не веселилась, как в тот день, когда жених вводил в дом свою невесту. Чтобы воссоздать эту сцену, обратимся снова к идиллии Делони.