Книга Религиозный вопрос в XXI веке. Геополитика и кризис постмодерна - Жорж Корм

И здесь мы приближаемся к иудейскому фундаментализму, который всегда предполагал, что несчастья богоизбранного народа объясняются тем, что он Его предал, то есть забвением Закона. Следовательно, мы имеем дело с той же самой императивной логикой, которую использовали основатели различных протестантских культов, направленных против власти Папы, богатства и развращённости Церкви.

На этом этапе важно различить два феномена. С одной стороны, народная, объективно обоснованная реакция на угнетение, которая зачастую выражается спонтанным замыканием в собственной религиозной идентичности, ведь арабский светский национализм, пытающийся противостоять внешней агрессии и добиться арабского единства, провалился. Это замыкание выражается в желании жить в соответствии с религиозными предписаниями в их наиболее примитивной трактовке: соблюдать пищевые запреты, молиться по часам, соблюдать ежегодный пост (рамадан), носить хиджаб (если речь о женщинах), обязательно совершать паломничества в Мекку. С другой стороны, к нему склоняют фундаменталистские доктринёры, которые пытаются закрепить и усилить эти реакции, описывая их в своих догматических и даже сектантских теориях. Медийное и академическое распространение – как на Востоке, так и на Западе – произведений, пропагандистских речей и различных текстов этих доктринёров дает им возможность обращаться к предельно широкой аудитории.

В то же время этот фундаментализм изобличает отказ от мусульманских традиций, в частности шариата – корпуса юридических текстов, которые ранее организовывали жизнь мусульманских обществ, поддерживая их силу и культуру; отсюда страстная и подчас даже истеричная критика вестернизации мусульманских нравов и культур. С этой точки зрения, именно светскость неизбежно становится главным врагом, поскольку она представляется наиболее опасным оружием, которое Запад может экспортировать в мусульманские страны, где оно способно сработать, ослабляя ислам и похищая у него душу. С точки зрения лидеров радикального исламизма, борьба со светскостью и светскими мусульманами оказывается первостепенным долгом всякого подлинного мусульманина. Ни Закон Бога, ни суверенная власть над Его народом уже не могут гарантироваться, так что мусульманский мир снова превращается в языческую землю, которую надо завоевать, и эту задачу берут на себя стражи веры, а любой человек, сопротивляющийся этому завоеванию, этому возвращению народа к своему Богу, должен быть уничтожен физически.

В современной истории экзальтация сегодняшних мусульманских «воинов Бога», их воинственность, желание и постоянные попытки совершить цареубийство, очевидные по зрелищным покушениям на глав государств (например на Насера и Садата в Египте), их «раскаяние» после долгого заключения в тюрьмах их же стран – всё это ни в коей мере не кажется чем-то новым, чем-то свойственным исключительно исламу; напротив, здесь мы, как ни удивительно, обнаруживаем забытые механизмы религиозных войн, которые христианской Европе были известны давно, как и реакцию против пыток (причем те из них, что в массовом порядке практикуются различными арабскими режимами ничем не уступают применявшимся католической инквизицией); то есть войн, которые до какого-то момента обходили мусульманский мир стороной, несмотря на заметные различия между многочисленными практиками ислама.

Наконец, в-третьих, мусульманский фундаментализм сосредотачивается на коррупции правителей, обогащении их самих и их семей за счет народа, на их экономической политике, которая углубляет неравенство, закрепляет бедность и неграмотность, допускает разграбление национальных богатств. На эту вполне обоснованную критику большинство правителей мусульманских стран издавна отвечали, в основном, репрессиями и, как мы увидим, форсированной исламизацией различных экономических или социальных институтов.

Инструментализации ислама и манипуляции с ним

Итак, во многих мусульманских обществах сегодня обнаруживаются те же феномены, с которыми некогда столкнулась Европа – например, в насилии религиозных войн, а затем, намного позднее, в русском терроризме и нигилизме. Одно и то же движение концентрирует в себе все эти феномены, осложняемые различными факторами, среди которых не последнюю роль играет парадоксальное стимулирование религиозности западными государствами, которые утверждают себя в качестве носителей модерна. Так европейские державы поступали и в XIX веке, оправдывая свои колониальные вторжения религиозными аргументами, например защитой христианских общин Османской империи. В XX веке британские правители, в основном, прикрывались «христианским сионизмом», когда помогали в создании государства Израиль; в более поздний период выходцы из США составили основную часть колонистов, которые начинают обосновываться на оккупированных палестинских территориях, оправдывая свои действия буквальным прочтением библейского текста, чему способствует возрождение фундаментализма в некоторых американских протестантских Церквях[213].

Другая форма инструментализации Западом религиозности, понадобившаяся для борьбы с распространением коммунизма в мусульманском мире, состояла в широкомасштабной мобилизации ваххабитского и пакистанского ислама, чья практика отличается исключительным религиозным ригоризмом, чуждым классическим мусульманским традициям умеренного толка. Нефтяные богатства Саудовской Аравии, создание которой в 1925 году было обусловлено союзом семьи Саудов со сторонниками ваххабитской школы, в те времена практически незаметной на фоне других основных школ, обеспечили финансирование молниеносного распространения ваххабитского учения и системы его преподавания, в особенности направленной на молодых арабов, проходивших военное обучение для борьбы с советскими оккупантами в 1980 годах в Афганистане.

Ко всем этим факторам добавляется коррупция и неспособность многих правителей обеспечить рост уровня жизни для всех слоёв населения, что ставит под вопрос легитимность проводимой ими модернизации; чтобы как-то компенсировать этот пробел действующие правительства зачастую прибегают к помощи религиозности, подвергая новой исламизации институты и социально-культурную жизнь, чтобы заставить противников из исламистского движения замолчать. Особенно это относится к созданию многочисленных «исламских» банков, которые, как предполагается, не используют процентную ставку, запрещённую шариатом, и инвестируют только в предприятия, которые не ведут деятельности, аморальной с точки зрения мусульманства (примером может выступать производство алкогольных напитков)[214]; то же самое можно сказать о создании многочисленных исламских НПО, предназначенных для помощи мусульманам во всём мире[215]. Примеры того же рода – забота об очищении потребляемого мяса (так называемого мяса «халяль», то есть мяса, соответствующего исламским нормам забоя скота, согласно которым из убитого животного должна быть удалена кровь, – это правило было взято из еврейской традиции[216]), создание (уже в наши дни) специальных кукол для детей («Барби» по исламским нормам, которые могут одевать хиджаб[217]) или «исламских» мобильных телефонов[218]. Но можно также вспомнить о «социалистическом» алжирском режиме, который в тексте национальной Хартии от 1975 года закрепил необходимость ссылаться при определении основных принципов на религию, а затем в 1984 году утвердил семейный кодекс, обоснованный весьма ретроградной трактовкой шариата; или же о тонкой игре короля Хасана II, «повелителя верующих» и настоящего мастера инструментализации различных течений марокканского ислама[219].