Книга Тайные трибуналы КГБ. Ловля «кротов» - Николай Чистяков

Вскоре к нам прибыл новый начальник. С первых же дней мои отношения с ним сложились не лучшим образом. Одной из причин этого было дело об уничтоженной во время бомбежки на станции Погорелое Городище цистерне с горючим. Когда прокурор армии узнал, что сгорела цистерна с горючим, он приказал мне установить причины, по которым не было вовремя слито горючее. Я проверил и доложил:

— Цистерну с горючим вовремя не слили потому, что не было свободной тары. Считаю, что о случившемся следует проинформировать начальника тыла, с тем чтобы он принял соответствующие меры и наказал виновных своею властью. Оснований для возбуждения уголовного дела я не нахожу.

Однако прокурор со мной не согласился и предложил возбудить дело и передать следователю. Я выполнил приказание и материал передал следователю прокуратуры армии.

Дней десять следователь занимался расследованием и пришел к выводу, что в действиях работников армейского склада горюче-смазочных материалов нет состава преступления, и дело производством прекратил. Прокурор армии пришел в ярость, обвинил нас в беззубости и объявил мне выговор за плохой надзор за расследованием этого дела. Следователь же отделался прокурорскими упреками. Так я получил первое и последнее взыскание за всю мою тридцатипятилетнюю службу в армии. До сих пор считаю его несправедливым.

Наступила осень 1942 года. Все мы с огромным вниманием следили за ходом исторической битвы под Сталинградом. На нашем же участке фронта шли бои местного значения. Работники прокуратуры армии занимались своими обычными делами. В один из дней при проверке армейского продовольственного склада я обнаружил около железнодорожных путей сваленный в огромную кучу картофель. Ночью ударили заморозки, и картофель подморозило. Я пошел к начальнику склада и попросил его дать объяснение, почему картофель остался неубранным и даже не покрытым брезентом или соломой. Объяснение было неудовлетворительным. Я возбудил против начальника склада уголовное дело по соответствующей статье Уголовного кодекса, предусматривающей ответственность за преступную халатность.

Недели за две до этих событий со мной произошел случай, который я и сейчас не могу вспоминать без волнения. Стояла дождливая, промозглая погода. Дороги размыло. Люди и транспорт увязали в грязи смоленских проселочных дорог и полей. Прокурор направил меня в один из полков, находящихся в обороне, для проверки обеспечения его личного состава продовольствием и вещевым имуществом. Рано утром я пришел на передний край и в ходе проверки установил, что в некоторых подразделениях имеются серьезные нарушения соответствующих постановлений Государственного Комитета Обороны, приказов командования фронта и армии по вопросам снабжения войск.

Доложил прокурору о результатах проверки. Выслушав меня, он спросил:

— А объяснения с командиров рот и батальонов взял?

— Нет. Я не считал нужным, поскольку в данном случае не идет речь о возбуждении уголовного дела.

— Иди обратно и возьми объяснения.

Приказ есть приказ. Я тут же отправился в часть. До переднего края нужно пройти километров восемь. Короткий ноябрьский день склонялся к вечеру, и я, боясь, что в темноте потеряю дорогу, быстро направился к месту расположения нужных мне подразделений. Кажется, осталось немного.

Перепрыгнул через одну траншею, другую, сейчас, думаю, будет последняя траншея. Вот и она! Перемахнув траншею, я увидел какого-то странного солдата, откапывающего картошку под полом сгоревшего дома. Присмотревшись, заметил на нем немецкую форму. «Фашисты!» Тихо повернул назад и, незамеченный, скрылся в сумерках наступившего вечера. И уже будучи в безопасности, в полной мере почувствовал всю нелепость и опасность положения, в котором находился минуту назад.

Часов до трех ночи собирал документацию в ротах, а потом при свете немецких ракет и под дождем отправился в обратный путь. До нитки промокший, с трудом передвигая ноги, к рассвету вернулся в прокуратуру…

Кроме меня у прокурора армии был еще один помощник — военный юрист 3-го ранга Александр Васильевич Лебедев. Он осуществлял надзор за законностью расследования дел в особом отделе армии. Это был вполне опытный юрист. В то время ему было за пятьдесят. В армию его призвали из запаса с должности помощника прокурора Москвы по надзору за следствием в органах милиции. Следствие он знал прекрасно и слыл в этом деле большим специалистом. Александр Васильевич был общителен, знал много стихов и любил их декламировать. Особенно хорошо читал он стихотворение Лермонтова «На смерть поэта» и поэму Блока «Двенадцать». Мы всегда с большим удовольствием его слушали и просили прочитать что-нибудь еще.

Лебедев был не только опытным юристом, но и тонким психологом, обладающим каким-то особым чутьем и умеющим быстро находить слабые места в следственном производстве. Он обладал даром упрощать, казалось бы, очень сложные ситуации и делать правильные выводы. Мы, молодые юристы, часто обращались к нему за советами и всегда получали исчерпывающий ответ на интересующий вопрос, а также рекомендации, что и как надо делать.

Александр Васильевич неоднократно говорил нам:

— При расследовании любого дела старайтесь всегда всесторонне изучить своего подследственного, глубже проникнуть в его нравственный мир, тогда вам легче будет разобраться во всех перипетиях и ситуациях следствия. Помните, что говорил знаменитый дореволюционный русский адвокат Федор Никифорович Плевако? Однажды, выступая по делу моего однофамильца Лебедева (видимо, поэтому я и запомнил дело), Плевако сказал: «Нравственным уликам нужно отдавать предпочтение перед вещественными… У всех людей есть по пять пальцев, которые могут сжаться в кулак и схватить нож, но из этого не следует, что всякая здоровая рука могла наносить удары; наносит удары только рука, привешенная к такому телу, внутри которого живет дух развращенный, который не знает удержу перед всякими страстями и соблазнами». Я полагаю, что прежде всего нужно изучить человека. — Немного подумав, Александр Васильевич улыбнулся и сказал: — Вам не приходилось слышать о том, как Плевако защищал одного горбатого старика? Нет. Так вот слушайте. Это, конечно, анекдот, но он имеет отношение к нашему разговору.

Один старик был привлечен к уголовной ответственности за убийство своей старухи. Преступление было настолько очевидным, что никто из адвокатов не брался защищать бедного старика. Взялся за это дело Плевако, который начал свою речь в суде следующими словами:

— Господин председатель! Господа присяжные заседатели!

После этого обращения Плевако сделал значительную паузу. А потом снова:

— Господин председатель! Господа присяжные заседатели! — и снова пауза.

— Господин Плевако, — не выдержал председательствующий, — если вам нечего сказать, то садитесь.

Плевако снова обращается к суду:

— Господин председатель! Господа присяжные заседатели! Я всего лишь дважды повторил эти слова, но господин председатель сделал мне замечание. Присяжные заседатели начали недоуменно смотреть на меня и переговариваться между собой. Господин прокурор заерзал на стуле. Что же было делать моему подзащитному, когда всю жизнь он только и слышал от своей старухи: горбатый, горбатый, горбатый…