Книга Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914-1919 - Николай Реден

Тихим летним утром полк, расположенный на правом фланге от нас, был взбудоражен стрельбой в окопах противника. Когда шум утих, из окопов прибыла группа солдат с белым флагом. Они сообщили встретившему их полковнику, что выступают от имени всего красного полка, желающего присоединиться к Белой армии. Условиями перехода на сторону белых они выдвинули лишь сохранение их полка в качестве боевой единицы и гарантию, что с ними не будут обращаться как с военнопленными. Делегации разрешили вернуться в окопы, а через час она уже возглавила колонну солдат, маршировавших в сторону белых. Солдаты привели нескольких комиссаров со связанными за спиной руками. Всю колонну, пересекшую линию фронта белых, встретили бурными приветствиями. Я разговаривал с солдатами этого полка много раз, но так и не смог выявить в их поведении иного мотива, кроме недовольства начальством.

Массовое дезертирство было нередким явлением. Из-за него Белая армия теряла и приобретала солдат. Как-то вечером наш командир вернулся из штаба дивизии с тревогой в глазах. Он немедленно собрал офицеров бронепоезда и сообщил, что контрразведка раскрыла заговор. Два пехотных батальона белых, занимавших участок фронта, примыкавший к железной дороге, задумали расправиться со своими офицерами и перейти к красным. Мятеж планировался на утро, поэтому менее чем через тридцать минут наш бронепоезд мчался к фронту.

Мы провели ночь примерно в миле от линии фронта. Экипаж ничего не знал о сути полученного задания, но все чувствовали, что происходит что-то необычное, и волновались. Офицеры с трудом сохраняли спокойствие. Даже темнота вокруг, казалось, таила в себе неприятные неожиданности.

За два часа до рассвета командир послал меня связаться с другими воинскими частями, призванными разоружить мятежников. После блужданий в течение часа в темноте я прибыл в штаб во главе с полковником, ответственным за проведение операции. Он сообщил, что позади позиций двух вышедших из повиновения батальонов расположилась пехотная рота с семью пулеметами, ожидается подкрепление. Я доложил об этом своему командиру, мы молча стояли в наблюдательной будке, всматриваясь во тьму. В голове мелькали тревожные мысли: меня беспокоило, раскрыла ли контрразведка заговор полностью, не станет ли мятеж сигналом для наступления красных.

Наконец, холодный утренний ветер стал раздвигать завесу темноты, в серой дымке, словно на фотоснимке, проявлялись одна за другой знакомые приметы местности. Командир взглянул на часы и скомандовал:

— Через десять минут начинаем. Сообщите офицерам, что они должны разъяснить солдатам цель операции. Потом примите под свою команду второй пулеметный вагон.

Передав распоряжения каждому из офицеров, я отправился во второй пулеметный вагон и обнаружил, что солдаты дремлют. Однако первые слова, произнесенные мною, стряхнули с них сон. Коротко я рассказал о поставленной задаче. Прежде чем они осознали опасность ситуации, бронепоезд двинулся вперед. Мы остановились лишь в нескольких шагах от окопов. Я взобрался на сцепление между вагонами и, затаив дыхание, стал ждать сигнала о начале боя. Нервы напряглись до предела: я ожидал криков или выстрелов со стороны противника, который мог обнаружить наше присутствие в любую секунду. От прохладного утреннего воздуха и гнетущей тишины по спине побежали мурашки.

В окопах началось движение. Я бросил взгляд внутрь вагона: пулеметчики находились на местах, вцепившись в рукоятки своих «максимов». На расстоянии брошенного камня появилась цепочка солдат, занявших окоп рядом с железнодорожным полотном. Солдаты еле волочили ноги — очевидно, что они и не помышляли о сопротивлении, понимали, что попали в западню, но следовали приказам своих командиров. Медленно передвигаясь по окопу, солдаты этих двух батальонов направлялись к тылу. Наш бронепоезд угрожающе полз рядом, все пулеметы были нацелены на людей, пробиравшихся в нескольких шагах. После километра пути напряжение спало, красные упустили шанс, не прозвучало ни единого выстрела.

Часом позже мы уже были в штабе дивизии. Мятежников разоружили, а четверых главарей быстро повели в соседнюю рощу. Последовала команда — и четыре живых человека стали четырьмя бесформенными телами. Прежде чем остальные пришли в себя, к ним обратился с речью генерал, командир дивизии. Он сказал, что мятеж на фронте карается смертью, что зачинщики поплатились за это, но их смерть не смыла позора с остальных. Его последние слова прозвучали глухо, будто комья земли ударились о крышку гроба:

— …И каждый второй в строю будет расстрелян!

Я не мог отвести взгляда от осужденных на смерть.

Их лица стали бесцветными и невыразительными. Они стояли чередой грубо слепленных глиняных фигур. До сих пор они представляли собой вполне определенную грозную силу, но теперь неотвратимое наказание превратило их в сломленных, лишенных жизненной энергии людей.

Затем, словно по волшебству, ветерок надежды оживил эти маски смерти. Два командира батальона заговорили с генералом. Слова было расслышать невозможно, но очевидно, они добивались сохранения жизни своим солдатам. Некоторое время генерал слушал их молча, затем сделал несколько шагов вперед и громко произнес:

— Офицеры, которых вы собирались убить, говорят, что они готовы взять вас на поруки. Воспользуйтесь этим шансом, но, если будет хоть один случай дезертирства из какого-нибудь батальона, ответят за это головой ваши офицеры!

Еще до того, как генерал закончил говорить, солдаты оживились. Пулеметчики в вагоне бронепоезда, которые прежде напряженно следили за происходящим, широко улыбались, не скрывая облегчения. Инцидент был исчерпан, в последующем поведение бывших смутьянов не вызывало ни малейших нареканий.

Как правило, однако, контрразведка действовала не столь успешно. Замышлялось и осуществлялось довольно много массовых дезертирств, срывая планы и расчеты противоборствующих сторон и затягивая их противостояние.

Не все русские солдаты сражались без убеждений. И в Белой, и в Красной армии имелись целые полки, личный состав которых был настроен в отношении противника бескомпромиссно, которые никогда не изменяли своим убеждениям. Вопреки утверждениям большевиков о классовой природе войны, в боевых рядах обеих сторон находились представители всех социальных, национальных и экономических слоев.

Например, большинство промышленных рабочих составляли надежные и преданные части Красной армии, но было немало и примечательных исключений. В рядах белых числилось достаточно железнодорожников и высококвалифицированных рабочих. В двух областях заводские рабочие в связи с наступлением Красной армии бежали вместе с семьями и имуществом в Сибирь. Из них были сформированы впоследствии лучшие дивизии Колчака.

С другой стороны, большинство казаков были настроены явно антибольшевистски, но многие молодые служили у красных. В Красной армии из них были сформированы целые казачьи полки. Каждый из участников Гражданской войны определял свою судьбу сам, и что при этом служило решающим фактором, трудно поддавалось определению.

Личный состав бронепоезда, на котором я служил, состоял из 300 человек, большинство из них доказали свою преданность Белому делу. Большей частью это были крестьяне из разных областей России среднего уровня образования и достатка. Из любопытства я задавал им много вопросов, но лишь в редких случаях получал четкие ответы по поводу их приверженности каким-либо политическим пристрастиям. Их аргументация была весьма путаной, выражали они свои мысли неясно, но их враждебность к большевикам была глубокой и искренней. И было ли это чувством самосохранения или принципиальными соображениями, в них было заложено достаточно жизненной энергии, чтобы в течение долгих месяцев выдерживать жесточайшие бои и невероятные лишения.