Книга Прощай, грусть - Полина Осетинская

Музыка живет смелыми и честными, а от мумифи-каторов и халтурщиков она распадается на бессмысленный набор знаков-заклинаний, и порой действительно непонятно – зачем кто-то учит, потеет, играет, когда можно зайти в магазин компакт-дисков и выбрать пять гениальных проверенных вариантов и получить гарантированное удовольствие. Понятно, что музыке суждено выжить только в том случае, если слушатель на концерте будет удивляться, а значит – жить вместе с ней.

В Петербурге я по-прежнему часто бывала по работе: концерты, выступления. Но моих друзей расстраивало, что я оставалась приезжей в родном городе, и некоторые решили действовать.

Семья Таймановой – Успенского инициировала письмо губернатору Петербурга Владимиру Яковлеву, подписанное многими видными деятелями культуры. В письме просили рассмотреть возможность дать мне квартиру в Петербурге. Губернатор дал распоряжение заместителю, заместитель – подчиненной. Однако в те времена квартиры никаким «деятелям искусств» просто так уже не давали, к тому же у меня не имелось петербургской прописки, в общем, бюрократическим путем моя проблема была не решаема. Зато она чудесным образом разрешилась путем человеческим. Ира познакомила меня с Людмилой Кулешовой, в тот момент главой Фонда имущества администрации города. Людмила Васильевна похожа на фею из Золушки: у нее ярко-синие искрящиеся глаза и ослепительная улыбка. Оказалось, что она фея и есть.

Людмила Васильевна пообещала найти спонсоров. Я похихикала, поблагодарила ее и забыла об этом. Каково же было мое удивление, когда спустя несколько месяцев она позвонила мне в Москву и сообщила, что деньги на квартиру лежат у нее в сейфе. Дали их два человека: Семен и Андрей. Андрея я видела пять минут после концерта, а Семена – вообще никогда (как Чайковский – фон Мекк). А говорят, в наше время не бывает чудес и добрых волшебников!

Так я вновь стала петербурженкой. Низкий поклон Ирочке, Людмиле Васильевне, Семену и Андрею! Живу недалеко от Театральной площади, в Коломне, в районе, в старину называемом Покровка, по утверждению ближайшего и любимейшего соседа Десятникова – районе городской бедноты.

Здесь, в этой мансарде, я встретила тридцатилетие.

В ночь с десятого на одиннадцатое декабря, ровно в двадцать минут второго, когда я родилась, прямо с завода мне привезли пахнущий краской диск с прелюдиями Шостаковича – тот самый, писавшийся шесть лет.

В Петербурге еще по петровскому обычаю с бастиона Петропавловской крепости в полдень стреляет пушка. А уже в советские времена придумали предоставлять особо отличившимся гражданам право символически дернуть за шнур запала. Утром этой чести была удостоена и я. После чего сыграла во Флажной башне на презентации, раздарила многочисленным гостям альбом, вечером отпраздновала новоселье и свой маленький юбилей с задором и размахом в компании верных друзей. Поплакала, не без этого. Как и полагается, разменяв четвертый десяток, лишилась наконец юношеских иллюзий и завела себе другие, более соответствующие возрасту и положению.

Однако, знаете, чем ближе к настоящему, тем более странным кажется собственное бытописательство. Ты дальний и давний – уже не ты, это существо можно разглядывать с отстраненным любопытством. Ты нынешний – слишком близкий, чтобы с умном лицом рассуждать об этом предмете. В свое время я бросила из-за этого дневник – мысль, бежавшая вперед, не могла ждать ручку, выписывающую скучные подробности. Жанр «лытдыбра» мне совсем не дается.

Впереди у меня было много чего интересного: и Тридцать первая соната Бетховена, и Соната Листа, и поздний Брамс. Программа «Танцы, сюиты и серенады» с музыкой Стравинского, Пелециса, Даулен-да, Равеля, Гранадоса и Хинастеры.

Сан-Франциско, Варшава, Вильнюс, Пермь, Будапешт, Магнитогорск, Майами, Калуга, Москва – Петербург. Поезда, самолеты. Дружба с замечательными людьми, работающими в Институте ядерной физики под Петербургом, куда я неизменно приезжаю с каждой новой программой. Много разных му-зык и ансамблей, прекрасных и ужасных. Разочарования и потери. Встречи. Долг и самоограничение.

И много-много писем от папы. Вот последнее, присланное неделю назад на гостевую книгу моего сайта:

«Полина! Твое последнее интервью в фильме РЕН-ТВ переполнило чашу моего – и не только моего – терпения. Значит, тебя кормили морковкой и засохшим сыром? одевали в рубище? и, значит, ты не хотела ехать в Америку? и программа для Большого Зала на 6-ое декабря у тебя была не готова? – (хотя мы ее играли два года и отделали до последней ноты! – кроме, разумеется, 6-ой сонаты Скрябина, которую я слушал, кусая пальцы, но как гениальный педагог, поддержал тебя, похлопал и сказал, если ты помнишь: „Молодец! Смелость города берет! Порыв есть, полетность есть! А ошибки мы исправим!“ И в расписании, которое я писал тебе всю ночь и в 7 утра тебе вручил, извинившись за пощечину, главное внимание было уделено как раз 6-ой сонате. И я абсолютно уверен, что за четыре дня до 6-го декабря, мы бы эту сонату аккуратно доучили, отделали до блеска Софроницкого и, главное, она была бы на самом пике твоего состояния, свеженькая, незамученная – как первое исполнение „Рапсодии“ в Алма-Ате!

Все было бы 6-го числа фантастично в Большом Зале. И сыграла бы ты – то-есть, Я, твоими руками и ногами! – гениально, как я делал с тобой множество раз! (впомни, как безобразно ты играла без меня те три раза – в Доме Ученых, Спивакову и еще где-то – когда я тебя не усаживал, не разыгрывал, не готовил к выступлению! Смешно!) Значит, ты сознательно ушла от больших денег, от славы и от поездок? А кто же рыдал и бился головой об пол, когда вам не дали визу… Ты тяжело и страшно виновата перед отцом и Богом! Сейчас ты никто – это уже наказание. Даю тебе еще две недели – чтобы полностью публично покаяться – в клевете, лжи, предательстве по отношению к твоему великому отцу, который тебе жертвовал всем – как и бабушка, которую ты даже не помнишь!

Мне тебя – жаль. Как можно жить с таким количеством лжи и мерзости в душе! Но если ты не покаешься – весь мир узнает полную, фактическую правду про тебя – и мне тебя будет еще жальче.

Факты – упрямая вещь.

И факты – все факты – на моей стороне. Полина, пойми, – против правды не попрешь, Бога ты не обманешь. Только саму себя. Твой отец и учитель

PS. Разумеется, я делал и делаю скидку на то страшное сотрясение мозга, которое ты скрыла от меня и от всех, очевидно, и которое сделало тебя первые три-четыре года безумной. Но – пора очищаться и вглядеться в факты твоей жизни с самого детства.

У тебя есть еще шанс очиститься и просветлиться – расскажи правду своему духовнику, о том, как твой папа, жертвуя тебе всем, занимался с тобой по 12-ть часов в сутки восемь лет подряд, и сделал тебя – ленивую, без слуха и любви к музыке – мировой звездой.

И как ты предала своего отца – и саму себя.

Скажи правду – хотя бы духовнику.

И, может быть, Он убедит тебя покаяться.

Конечно, если ты скажешь ему правду – то-есть – факты. Или я через две недели подаю в суд – и тебя ждет несмываемый позор. НО это будет уже не моя вина».