Книга Дар жизни - Галина Гончарова

Майло пристукнул кулаком по столу.

– Ты, Шофи, думай, чего говоришь! Господин граф человек благородный…

– А морковку посеять не отказывается, – хохотнула женщина. – Но да. Он щедрый, неглупый, красивый, от баб отбоя нет. Жаль, жене то не по нраву. Она-то считала, что если мужа ей купили, он ее на руках понесет, а тут же ж… И все не так, и все не в лад.

Мне стало жалко графиню.

Первую любовь поломали, муж другую любит, женился из-за денег, ни одной бабы мимо не пропускает, и как тут быть? Вот и начинаются крики, скандалы, истерики, да… и самоубийство тоже.

– А раньше с ней такое бывало?

– Эххх, – повариха пожала плечами. – да чего тут не было. Вазы летали, из окна она прыгала, а скандалили, почитай, кажный день, уж и привычно стало. Наоборот, день без крика, что фасоль без перцу.

– Но вены она раньше не резала?

– Н-нет…

– Странно. Как-то… для дуры слишком сложно, а для умной слишком глупо это сделано.

– То есть? – насторожился камердинер.

– А вот так. Чтобы истечь кровью, вены лучше резать не поперек, а вдоль. Да и свернулась бы кровь, запеклась. Шуму много, дела мало. Но что-то она приняла такое… кроверазжижающее.

– То есть?

– Истекла бы кровью, как миленькая. Уж ребенок бы точно погиб.

– Сейчас не погибнет?

– Сейчас выживет, – успокоила я камердинера. – только дальше она и что поинтереснее выкинуть может…

– Думаете, посоветовали ей? – повариха оказалась более смышленой.

– или посоветовали, или подлили… с чего она сегодня-то завелась? С ребенка?

– Э, нет. Господа сегодня визиты наносили, вот госпожа графиня и столкнулась…

Майло мялся, жался и отводил глаза в сторону, но суть дела изложил точно.

На рауте оказался возлюбленный госпожи графини. Довольный, счастливый… объявляющий о своей помолвке. Как понял Майло, госпожа графиня пыталась поговорить с ним наедине, что-то спросить, а услышала, что ему это неинтересно. Айвас нашел свое счастье, а продажным девкам место в тавернах, так-то. И графиню понесло.

Мне невольно стало ее жалко. И все же это не повод убивать себя или своего ребенка. Лучше бы жениха прибила, туда ему и дорога.

Майло покачал головой.

– Не сможет она. Слишком слабая.

Я подумала и кивнула. Да, самоубийство для тех, кто слаб и немощен. Сильный человек встречает опасность лицом к лицу, слабый бежит от нее, а можно ли сбежать дальше, чем в смерть?

Нельзя.

– Так-то граф у нас хороший, – завел свое Майло, но срывается. А кто б не сорвался?

– Любой бы сорвался. Он сказал про клятву?

– Какую?

– Господин граф просил меня и вас завтра сходить в Храм, я поклянусь, что никому ничего не расскажу, – пояснила я, отправляя в рот новую ложку фасоли. Горбушка свежего хлеба лежала рядом, и я по-простонародному принялась макать ее в подливку, отгрызая пропитавшиеся кусочки.

Некрасиво? Да мою мать удар бы хватил при виде таких манер!

Зато так вкусно!

– Это надо.

– Среди говорящих существ дольше живут те, которые говорят меньше, – ввернула я.

Эту поговорку я тоже подцепила от бабушки. Майло уставился на меня, потом переварил и хмыкнул.

– Вот уж в точку. Тайну блюсти надобно. А покамест… Вот, госпожа Ветана.

На столешницу лег небольшой мешочек с деньгами. Я сгребла его и сунула в карман.

– Спасибо.

– Да вы взгляните, вдруг обидел?

– Я и так верю, – я смотрела спокойно. Не похож был Майло Варн на скопидома. Хороший слуга, из хорошего дома. Не болтун, не сплетник, но почему он со мной откровенничает?

Странно это как-то.

Ладно, я еще обдумаю этот момент.

Я доела, горячо поблагодарила повариху и попросила отправить меня домой. Что Майло и сделал.

Но как она так умудрилась?

Обычно такие, именно такие попытки самоубийства не заканчиваются ничем хорошим. Шум, крики, скандал, а вот умереть не получается. И дерут незадачливую самоубийцу за косы, а то и хворостиной поперек думающего места. А тут слишком все продумано.

А графиня, как я понимаю, человек взгальный, нервный, бестолковый, куда ей планировать? Что под руку попало, то и сделала.

Да и пес с ней.

Завтра в Храм. Вот в наш и сходим.

И как я так себя подставила с этим выбросом силы? Драть меня некому! Факт!

* * *

Приближенный Светлого Святого уже собирался ложиться спать, когда в дверь его кельи постучали.

Кельей, конечно, это было весьма условно. Покои из трех комнат не поражали аскезой, скорее, наоборот. Первая комната, приемная – да. Там все было просто, строго и сугубо функционально. Сюда приходили посетители, здесь приближенный вел дела с сугубо светскими личностям, поражая их своей скромностью. Вторая, спальня, была отделана так, что и придворные красотки не побрезговали бы. С громадной кроватью, с балдахином, с пушистым ковром и даже туалетным столиком – приближенный не был лишен тщеславия и тщательно следил за своей внешностью. Третья комната была кабинетом рабочим, совмещенным с гостиной. Сюда приходили доверенные люди, здесь стояли громадные мягкие кресла, здесь уютно горел камин, здесь был неплохой запас вин и закусок…[2]

Эх!

Вот только заснуть собрался, и нате вам! Совести у них нет! Ну, если это окажется что-то неважное – будут ночь на коленках молитвы читать! Поделом холопам нерадивым!

Мужчина с ворчанием открыл дверь, и тут же понял – не зря.

Перед ним стоял молоденький раб Светлого. Запыхавшийся и с отчаянными глазами.

– Меня слуга Шантр прислал! – выпалил он. – Прийти просит!

– Зачем? – брюзгливо осведомился приближенный.

Идти не хотелось.

Снимать халат и мягкие тапочки, одевать рясу, идти через весь храм, выслушивать неприятное (а то какое ж?) известие…

А придется.

Выше него – только доверенный, так что вся власть в храме – его. И ответственность его, и проблемы его, и свалить их не на кого.