Книга Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

С. Ф. Платонов очень точно подчеркнул отличия между первым и вторым «царями Дмитриями»: «Расстрига, выпущенный на московский рубеж из королевского дворца и панских замков, имел вид серьезного и искреннего претендента на престол. Он умел воодушевить своим делом воинские массы, умел подчинить их своим приказаниям и обуздать дисциплиною… он был действительным руководителем поднятого им движения. Вор же вышел на свое дело из Пропойской тюрьмы и объявил себя царем на Стародубской площади под страхом побоев и пытки. Не он руководил толпами своих сторонников и подданных, а напротив, они его влекли за собою в своем стихийном брожении, мотивом которого был не интерес претендента, а собственные интересы его отрядов» [182].

…Но вернемся к истории с дипломатическими прениями о судьбе Мнишков, их близких и других поляков и литовцев, задержанных в Московском государстве. Ответный приезд посланников Речи Посполитой Станислава Витовского и королевского секретаря князя Яна Соколинского также растянулся на длительное время. Верющая грамота короля Сигизмунда III о посольстве была выдана в Варшаве 22 мая 1607 года [183], к годовщине трагических майских событий в Москве. Однако затем король Сигизмунд III был занят подавлением рокоша, и обстоятельства воспрепятствовали скорому отъезду дипломатов Речи Посполитой. На смоленском рубеже посланники оказались только в конце июля 1607 года. Но теперь уже царь Василий Шуйский был занят разрешением своих внутренних нестроений под Тулой. Именно в это время к нему из Стародуба явился некий сын боярский, который храбро защищал нового «царя Дмитрия» и «говорил царю Василию встрешно, что “премой ты, под государем нашим под прироженым царем подыскал царства”» [184]. Стародубец умер под пытками, но не отказался от Вора. Все это должно было заставить царя серьезнее отнестись к новой угрозе.

Боярской думой в Москве руководил брат царя князь Дмитрий Иванович Шуйский. Царь Василий Иванович послал из Тулы в Москву распоряжение о встрече посланников и подготовке запасов для немалой посольской свиты в 300 человек. 1 августа был выдан наказ приставам Андрею Ивановичу Дедевшину и Ивану Полтеву, провожавшим Станислава Витовского и князя Яна Соколинского сначала от рубежа до Смоленска, а потом от Смоленска до Москвы.

Между тем в течение уже нескольких месяцев, с марта 1607 года, задержанным королевским послам в Москве и сандомирскому воеводе Юрию Мнишку в Ярославле обещали, что вскоре от короля Сигизмунда III приедет посол для решения их дел (называли имя князя Богдана Огиньского). Тогда же, как уже говорилось, из Ярославля в Москву перевели брата воеводы Юрия Мнишка, красноставского старосту Яна Мнишка, с челядью из семидесяти человек, чтобы отправить их как можно скорее домой.

Но прошло почти полгода, наступил сентябрь 1607 года, а в Москве так и не дождались приезда посольства из Речи Посполитой. Нервы прежних посланников Николая Олесницкого и Александра Госевского стали сдавать, и они потребовали у своего пристава Федора Пушкина ответа о причинах промедления с приездом королевских представителей: «И где де они на лесу ль на рубеже с волки мешкают». Николай Олесницкий, не сдерживая себя, нападал на царя и бояр: «Так де и в государе вашем правды нет, ни в боярех» [185]. Недовольство, пока еще не в столь резкой форме, выражали и новые послы. Им приставы, в соответствии с наказом, прямо открывали причины задержки. Все дело было в «адекватном ответе» Посольского приказа, объявленном дьяком Посольского приказа Василием Телепневым: «Государя нашего посланник князь Григорей Волконский да дьяк Андрей Иванов были не отпущены от вашего государя мало не с пол года».

В итоге посланники Речи Посполитой подали свои «верющие» грамоты только 10 ноября 1607 года, а царь Василий Иванович принял их еще позднее – 22 ноября 1607 года. Первый, самый трудный, шаг был сделан, но, как оказалось, он ненамного приблизил день освобождения задержанных в России поляков и литовцев. Имя Марины Мнишек и на этот раз почти не звучало. Новых посланников гораздо больше заботила судьба прежних послов Николая Олесницкого и Александра Госевского. В соответствии с королевским наказом Станислав Витовский и князь Ян Соколинский стремились прежде всего увидеться с сидевшими под арестом послами и сандомирским воеводой и только после этого готовы были отправлять свое посольство по существу. В подтверждение своей позиции посланники ссылались на то, что они отосланы «с сейма», а следовательно, исполняют требование всей шляхты Речи Посполитой. Назначенные же «в ответ» боярин князь Иван Михайлович Воротынский, окольничий Иван Федорович Колычев, думный дворянин Василий Борисович Сукин, думный дьяк Василий Телепнев и дьяк Андрей Иванов проводили свою линию, обвиняя посланников короля Сигизмунда III в нарушении их государем перемирных лет. Русские дипломаты выговаривали в сердцах своим польско-литовским визави: приехали они «не для дела», а послов и воеводу «повидети», «только проситесь к воеводе» [186].

Очень быстро известие о приеме посольства достигло Ярославля. Автор «Дневника Марины Мнишек» близко к тексту изложил содержание переговоров. В записи 9 декабря 1607 года приводится речь посла Речи Посполитой, обращенная к царю Василию Ивановичу: «Почему пана посла государя моего и сенатора, пана воеводу, и других таких знатных людей столь долгое время без всякой вины держал в заключении? Ибо не землю грабить, не военным обычаем приехали они все, но потому что вы сами прежнему царю, государю своему у короля его милости и Речи Посполитой жену просили. Мирным обычаем, в свадебном поезде, въехали они вместе с послами польскими, подтверждая дружбу, чтобы договариваться о вечном мире». Дальше пересказываются прения о том, был ли Дмитрий настоящим царем, и приводится совершенно фантастическая, но льстящая оскорбленному самолюбию пленных картина воинственного поведения посла Речи Посполитой. В Ярославле получили известие о том, что он, вступившись за сандомирского воеводу, был готов по решению короля объявить «москве» войну, что и продемонстрировал с помощью театрального трюка с подачей ультиматума в виде сабли: «А теперь, если оставшихся людей государя моего из земли своей не отпустишь, да не таких оборванных, как других отпустил, государь мой приказал отдать тебе эту саблю, объявляя справедливую войну». Якобы после этого царь, приняв саблю, приказал «того посла задержать, посадив под надежную стражу, а своего посла снова хотел отправить в Польшу» [187]. Такими рассказами утешались пленники в Ярославле, поддерживая свой иссякавший воинственный дух. В любом случае Марина Мнишек и ее окружение должны были получить надежду на изменение своей фортуны.

23 декабря 1607 года «литовские посланники» опять были «в ответе» у бояр, но дело с места не сдвигалось. В ходе переговоров прозвучал лестный для московской стороны аргумент о том, что для царя Василия Ивановича большая честь одновременно принимать сразу четырех послов и посланников короля Речи Посполитой. Однако это была всего лишь дипломатическая уловка. Дав разрешение на совместные действия польско-литовских послов и посланников, царь Василий Иванович сильно укрепил позиции противоположной стороны. 28 января 1608 года послы Николай Олесницкий и Александр Госевский вручили царю Василию Ивановичу новые грамоты о своем посольстве. Они были привезены Витовским и Соколинским и датированы 28 мая 1606 года, что позволило послам, отправленным когда-то к самозванцу, исполнять новую дипломатическую миссию. При этом произошла замечательная сцена. К бывшим послам-«пленникам», получившим новые полномочия, в соответствии с дипломатическим протоколом обратились с вопросом: как они «поздорову ль» [188]. Можно представить, с какими чувствами вынуждены были произносить свои любезные ответы Николай Олесницкий и Александр Госевский, тайно из своего заточения убеждавшие короля начать войну в Московском государстве [189].