Книга "Пятая колонна" и Николай II - Валерий Шамбаров

Но в рамках российских законов правоохранительные органы не могли предпринять эффективных мер! За те же самые акции с организацией «недохватов» предписывалось всего лишь привлекать виновных к административной ответственности, налагать штрафы. Контрразведывательное отделение Генштаба располагало списком 58 фирм, чьи связи с немцами были установлены достоверно, и 439 фирм, подозревавшихся в таких связях. Но тоже ничего не могло сделать, существующие законы связывали по рукам и ногам. Знали, что член правления «Международного банка» Шайкевич ездил в Стокгольм, встречался с Максом Варбургом, а председатель Внешторгбанка Давыдов ездил на встречу с директором германского «Юнкер-банка», и оба после этого развернули спекуляции с продовольствием и товарами первой необходимости [56].

Финляндия закупила вдруг хлеба на 36 млн рублей, огромное количество другого продовольствия — якобы для перепродажи в Швецию. Дания взялась скупать большие партии русского масла, хотя в Швеции хватало своего хлеба, а в Дании масла. Производство сахара значительно превышало потребление, а на него пришлось вводить карточки! Потому что потоки сахара потекли в Персию. Куда потом шло продовольствие из этих стран, догадаться было не трудно. Продавалось в неизвестных направлениях стратегическое сырье и даже военное имущество.

Расшатыванием страны озаботилось не только правительство, но и военные. В июне генерал Алексеев подал царю проект ввести диктатуру тыла — так же, как во Франции. Подчинить персональному диктатору все министерства, промышленность, транспорт. Милитаризовать оборонные заводы, запретить забастовки. А рабочих обеспечить пайками, защитить от подорожаний и дефицитов. Но непонятным образом копия секретного документа попала в Думу, и либералы запаниковали. К царю мгновенно примчался Родзянко, доказывал, что учреждение диктатуры «бесполезно и опасно», может вызвать крупные беспорядки.

Правда, Николаю II проект тоже не понравился. Он был хорош в республиканской стране. Но в России роль диктатора, на которую прочили начальника Главного артиллерийского управления великого князя Сергея Михайловича, фактически дублировала царя и главу правительства — ему и без того были подчинены все министерства. По сути, Штюрмер мог играть ту же самую роль. Но милитаризация заводов, запрет забастовок, контроль над промышленностью упирались не в формальный ярлык «диктатуры». Они упирались в Думу.

А Гучков после таких проектов постарался дискредитировать самого Алексеева в глазах Николая II. Направил генералу провокационное письмо, что «власть гниет на корню», нужны решительные меры. Алексеев ему не ответил, но и доносить счел неэтичным. Между тем Гучков принялся распространять свое «письмо к генералу Алексееву» в списках, в том числе и на фронте. Оно дошло и до государя. Возможно, как раз на этом строился расчет. При удалении начальника штаба Ставки на его должность выдвигался генерал В. И. Гурко — друг Гучкова, один из его «младотурок», масон [5]. Но подвести подкоп под Алексеева не удалось. Николай II уже изучил качества автора письма. Поэтому к адресату претензий не предъявлял и своего доверия не лишил.

Узел четырнадцатый. Милюков дает старт

Гучков в 1932 г. в своем интервью Николаю Базили описал совещание заговорщиков у депутата Думы Федорова осенью 1916 г. Присутствовали Родзянко, Милюков, Шидловский, Шингарев, Годнев, Владимир Львов, Некрасов. Гучков упоминает и Терещенко, удивляясь, как он туда попал, поскольку не принадлежал к этому кругу. Речь шла о том, что Россия приближается к стихийному революционному взрыву, и обсуждалось, что делать, когда он произойдет? Предполагалось два варианта. Либо революция сметет власть и вынесет наверх либеральных лидеров, либо беспомощное правительство обратится к тем же лидерам о помощи.

Собравшиеся приходили к выводу: «мы, конечно, уклониться не сможем», будем спасать страну, но умиротворение стихии и создание новой власти станет возможным только при одном условии — удалить «главного виновника» бедствий России. Царя. «У Федорова оказался свод Основных законов. Нашли закон, который предусматривает отстранение носителя верховной власти, и нашли статью, говорящую о регентстве… То, что было вскоре осуществлено, оно было тогда ясно, отречение государя в пользу сына, а дальше по закону».

Гучков поведал, что сам не участвовал в обсуждении, а бросил лишь одну фразу: «Мне кажется, мы ошибаемся, господа, когда предполагаем, что какие-то одни силы выполнят революционное действие, а какие-то другие силы будут призваны для создания новой власти». Кто будет делать, те и возглавят. Вскоре к нему пришел Некрасов. Сказал, что согласен с ним — власть получает тот, кто делает революцию. Оба сошлись во мнении, что «допускать до развития анархии, до смены власти революционным порядком нельзя», а значит, нужно взять переворот на себя. К ним присоединился Терещенко, и образовалась «тройка», взявшаяся вырабатывать план. Гучков рассказывал:

«Мысль о терроре по отношению к носителю верховной власти даже не обсуждалась. Так как в дальнейшем предполагалось возведение на престол сына государя, наследника, с братом государя в качестве регента на время малолетства, то представлялось недопустимым заставить сына и брата присягнуть через лужу крови». Значит, требовалось заставить Николая II отречься. Разбирались три возможности.

Две из них отбросили — захватить государя в Царском Селе или в Ставке. Царскосельский дворец охранялся, произошел бы бой с непредсказуемыми последствиями. В Ставке — не знали, как отреагируют генералы на предложение вступить в заговор, да и не хотели их привлекать (под их началом была армия, и им было очень просто перехватить власть). «Третья возможность — и на ней мы остановились — это захват царского поезда во время проезда из Петербурга в Ставку и обратно».

Но здесь стоит остановиться. Верить воспоминаниям заговорщиков ни в коем случае нельзя. В мемуарах они ставили целью не истину, а оправдание самих себя. В приведенном рассказе Александра Ивановича лжи предостаточно. Он почему-то открещивается от Терещенко, показывает, будто тот был малознакомым для него. Хотя Терещенко был одним из его помощников, возглавлял киевский ВПК. Он вообще был одним из богатейших людей России, крупным киевским сахарозаводчиком (связанным с Бродским), землевладельцем, банкиром. Ему принадлежала самая большая в мире частная яхта, второй по величине синий «бриллиант Терещенко». И еще немаловажная деталь — он был видным масоном ложи Гальперна. Кстати, а Николай Некрасов, другой член «руководящей тройки» заговорщиков, являлся генеральным секретарем Великого Востока народов России. Причем он-то нигде ярко не «светился», всегда держался в тени.

Сам переворот, как мы видим, был изображен неким вынужденным действием, чтобы спасти страну от стихийного революционного бунта, к которому вела Россию политика царя. Но ведь этот бунт тоже готовили Гучков и его товарищи. Начальник Охранного отделения Глобачев описывал, что агенты ВПК «и сам председатель постоянно выезжали на фронт для постепенной подготовки оппозиционного настроения среди командного состава, причем Гучков брал на себя главнокомандующих фронтами и командующих армиями. Он старался приобрести популярность и среди рядового офицерства». Для этого не стеснялся лгать. Например, заявлял в офицерских собраниях: указ государя об ускоренном повышении в чинах на фронте был подписан только по его требованиям. За это молодые офицеры устраивали ему овации, даже носили на руках [20].