Книга О чем говорят президенты? Секреты первых лиц - Вячеслав Кеворков

В середине лета 1974 года помощник Генерального секретаря Александров-Агентов попросил меня зайти к нему. Мы достаточно активно поддерживали связь накануне и в ходе встречи Брежнева и Брандта в Крыму.

Этот сухощавый, небольшого роста человек, глядевший на мир сквозь толстые линзы очков, неизменно поражал всех недюжинной эрудицией. Обстоятельство, выделявшее Александрова среди брежневской команды и делавшее его бесспорным ее украшением.

Не менее, чем образованность и эрудиция, восхищали присущие ему такт и воспитанность. Он безукоризненно находил верный стиль поведения в присутствии «сильных мира сего», в первую очередь, Брежнева. В отличие от остальных царедворцев его отнюдь не распирало верноподданичество, отчего и отношение к нему Брежнева было более уважительным, чем к остальным.

Мне всегда казалось, что наблюдение за поведением людей, входящих в окружение любого могущественного автократа, чрезвычайно полезно для расширения жизненного кругозора.

По отношениям, складывающимся между обслугой и объектом их профессиональной заботы, нетрудно, например, судить о человеческих достоинствах опекаемого.

Брежнев относился к обслуживавшим его людям достаточно демократично, точнее, по-человечески.

Однажды, когда Генеральный секретарь въезжал в Спасские ворота Кремля, некто Ильин, человек душевнобольной, выстрелил по брежневской машине. Шофер был убит. Генеральный секретарь остался невредим. Злоумышленника схватили. Сталин в этой ситуации репрессировал бы «за потерю бдительности» всю охрану вместе с ее руководителем. Склонный к реформаторству Хрущев ограничился бы половиной, отправив вторую часть на пенсию. Брежнев отказался от обоих вариантов. Это была заслуга не столько его, сколько изменившегося времени.

И тем не менее, само происшествие по тем временам выглядело столь неслыханным, что Андропов решил сам поехать в тюрьму, чтобы выяснить у преступника истинные мотивы его поступка. Николаев с готовностью объяснил ему, что хотел устранить Брежнева лишь с тем, чтобы открыть дорогу к власти Суслову.

Историю эту мне рассказал один из заместителей Андропова, с которым я как-то столкнулся на улице. «В данный момент, — добавил он, — преступника Николаева обследуют самые яркие «светила» советской психиатрии». Не слишком раздумывая над своими словами, я махнул рукой: если человек предпочитает Суслова Брежневу, то он явный «псих» и нечего врачам, не говоря уж о «светилах», тратить попусту время.

Минут через тридцать, войдя в кабинет, я был тут же вызван «на провод», и раздраженный голос Андропова в трубке настоятельно порекомендовал мне четче формулировать мысли в разговорах с его заместителями.

Уверен, Юпитер прогневался не потому, что я был неправ, а как раз наоборот.

Впрочем, доносить при малейшей возможности шефу и бояться Суслова входило в правила игры, которых никто не в силах был изменить.

На сей раз мы с Александровым-Агентовым уже более часа обсуждали самые общие проблемы советско-западногерманских отношений. По всем вопросам у него было заведомо больше информации, чем у меня, да и анализировать ее он умел куда лучше. А потому, высказывая свое мнение и выслушивая его, я напряженно старался понять, зачем он пригласил меня.

Очевидно, заметив мое смятение, Александров решил не терять больше времени:

— Я хотел сообщить вам сугубо конфиденциально, что нами от немецких друзей получена информация о том, что между Шмидтом и Брандтом существовали и существуют глубокие разногласия по многим вопросам, в том числе и во взглядах на перспективу отношений между нашими странами. Одним словом, друзья осторожно предупреждают, что если визит Шмидта в Москву состоится, он может выступить с острой критикой Брандта.

Александрова интересовал вопрос, стоит ли готовить Генерального секретаря к такому повороту дел. Единственный аргумент с моей стороны, убедивший и успокоивший Александрова, сводился к тому, что даже при наличии противоречий нынешний канцлер вряд ли станет сводить счеты со своим предшественником в Москве в присутствии Брежнева.

Мне было странно, что даже такому мыслящему политику, как Александров, не пришла в голову простая мысль, что в большинстве государств вновь пришедшему к власти лидеру совсем не обязательно уничтожать ни физически, ни морально своего предшественника. Мудрые политики чаше поступают как раз наоборот.

Как бы то ни было, 28 октября 1974 года самолет с канцлером ФРГ Гельмутом Шмидтом на борту приземлился в московском аэропорту «Внуково-2».

Гостя принимали на самом высоком из всех мыслимых уровне: Брежнев, Косыгин и Громыко лично подошли к трапу самолета. Следом, на положенном расстоянии, двигались почти все члены советского кабинета министров. Ясно, была дана команда: «патронов не жалеть».

Учитывая, что Гельмут Шмидт прилетел с супругой, на летное поле, помимо почетного караула, были выведены жены высшего руководства. Редчайший случай — среди них были даже Виктория Брежнева, обремененная множеством комплексов и малоподвижная дама, с большим удовольствием отсиживавшаяся дома.

Присутствовала, конечно, Лидия Громыко, начисто лишенная каких бы то ни было комплексов и придерживавшаяся противоположных взглядов.

Супруга самого долговечного в ту пору министра иностранных дел отдавала себе ясный отчет в том, какие нечеловеческие перегрузки приходится испытывать ее мужу, вследствие чего немалую долю его служебных забот взяла на себя.

В свое время было много разговоров о влиянии Нэнси Рейган на расстановку кадров в Белом доме. В том, что касалось кадровых вопросов МИД СССР, Лидия Громыко ни на йоту не уступала Нэнси, не говоря уже о том, что ее «забота» о советских дипломатических кадрах в СССР длилась многие десятилетия.

Ее нашествия в советские посольства, главным образом в индустриально развитых странах, воспринимались сотрудниками этих представительств и их глав как стихийные бедствия, сравнимые разве что с многолетней засухой и неурожаем в среднеразвитой аграрной стране.

Вдовца Косыгина при встрече Шмидта сопровождала дочь — Людмила Гвишиани. После смерти жены советский премьер во всех протокольных случаях появлялся исключительно в ее обществе.

Визит подробно освещался и советской, и западногерманской прессой, с большим количеством фотоснимков и подробным описанием деталей не только политического, но также и светского характера.

30 октября в Кремле было подписано совместное заявление о визите Шмидта и Геншера в Советский Союз. Брежнев и Громыко, Шмидт и Геншер поставили подписи под Соглашением между Правительствами СССР и ФРГ. Косыгину было отведено третье место при подписании. Список приглашенных, составленный согласно алфавиту, возглавлял Андропов.

31 октября состоялись проводы западногерманского канцлера, не менее пышные, чем встреча.

Согласно протоколу, канцлер обошел почетный караул, включавший представителей всех родов войск. Среди выстроившихся не было, впрочем, представителей ракетных войск, к которым у канцлера было больше всего вопросов. А жаль. Возможно, взглянув в открытые лица молодых людей, представляющих одновременно и военную и интеллектуальную элиту страны, Шмидт отказался бы от изрядной части предубеждений, которые он испытывал по поводу угрозы, воплощенной в ракетах СС-20, размещенных в западной части СССР. Им, увы, суждено было стать «яблоком раздора» между Западом и Востоком до конца десятилетия.