Книга День Нордейла - Вероника Мелан

Теперь тишина радовалась вместе с Джоном. Верила и еще не верила, что подобное может произойти – пробуждение, возвращение.

А Дрейк в очередной раз вернулся к дискомфортной мысли о том, что отряд на время придется оставить без надзора и без помощи. Их всех, включая Ди.

Дурацкий выбор. Но иногда, ради чего-то действительно важного, стоило совершать даже такой выбор – дерьмовый.

* * *

Стив и Тайра.

Тайра сидела там, где любила – на прогретых за день досках небольшого крылечка; домик тонул в густом запахе тириний – ее любимых цветов.

– Не боишься?

– Нет.

Ответила спокойно, без страха.

Поразительно, она постоянно боялась там, в Коридоре, – боялась всего на свете, – а когда обрела потерянную душу, бояться перестала совсем. Догорал их последний на некоторое время вперед спокойный закат.

– Я ее узнаю, даже если она явится в твоем обличье, – Лагерфельд и сам не знал, кого убеждал – себя или сидящую рядом женщину с зеленовато-желтыми глазами. – Попрошу оценить мою ауру на предмет всплесков, и она не сможет.

– А если сможет? – Тайра мягко улыбнулась, поудобнее примостила на коленях чашку, посмотрела вдаль. – Но я вижу хороший исход.

– А сколько до него, не видишь?

Темноволосая голова качнулась.

– Нет.

* * *

Халк и Шерин.

– Все просто: ты посмотришь ей в глаза и тут же выяснишь, что она не я. Ты же сенсор.

Женщины переживали за мужчин, и потому говорили много. Мужчины боялись за женщин, и потому молчали.

Халк Конрад не стал упоминать о том, что в недавнем разговоре со стратегом, услышал крайне неприятное предположение о том, что Дрейк временно «обесточит» мир, то есть снимет многие требующие энергии защиты плюс подпитку, – и этот факт моментально используют «бабакарны». Скорее всего, частично или полностью блокируют развитые сверхспособности, то есть лишат Чейзера возможности преследовать, Стива лечить, Бернарду прыгать…

А его – Халка – видеть.

– Конечно.

Только зачем пугать Шерин? Ей тревожно, плохо, беспокойно – он видел.

Как защитить ее саму?

Этот неприятный вопрос витал над сенсором весь вечер и будет витать всю ночь.

– Ты, главное… сама.

Его «кудряшка» уперла руки в бока.

– Мы когда-нибудь сдавались?

Глядя на ее пыл, Халк улыбался, но невесело.

– Вот и теперь не сдадимся, слышишь?

И она обняла его за шею.

* * *

Ани и Дэйн.

– Если она или они попробуют тебя тронуть, я всем башку расшибу! – кипятилась, наматывала круги по кухне и все никак не могла успокоиться Ани. – Я им…

Эльконто мог легко представить, как его ненаглядная берет в руки шотган, целится и…

Да, разлетающиеся вдребезги головы он и сам наблюдал в прицел винтовки не раз – такая уж работа.

– Ты можешь – я знаю.

– Я им… хвосты повыкручиваю!

– Надеюсь, у них нет хвостов, иначе я блевану…

Барт наблюдал за чем-то раздраженными в этот вечер хозяевами с беспокойством в карих глазах. Лежал на полу, не гавкал и не скулил, хоть ему забыли положить еды, не мотал из стороны в сторону хвостом. Что-то с «хвостом» сегодня было не то – чувствовал. Не понимал только – со своим или с чужим?

– Пусть только тронет тебя…

– Ани…

– Я руки-то быстро…

– Ани!

Она остановилась, прекратила бесцельно ходить; опали худые плечи.

– Я просто не знаю, как помочь. Был бы обычный враг…

– Был бы обычный враг, я бы сам быстро башку с резьбы свернул.

– А так она… они…

Дэйн знал, о чем молчит Ани-Ра: эти картинки, как кто-то чужой гладит обнаженный торс Эльконто, так и крутились у нее перед глазами, как фильм из кинопроектора.

– Все мое принадлежит тебе – целиком и безраздельно. Мое сердце и мой член. А если кто-то попытается тронуть мои шары…

– Тебе бы все шутки шутить, – обиженно прошипела светловолосая девчонка, одетая в спортивный костюм.

– Какие шутки, Ани? Какие? Без шуток – я твой.

Он притянул ее к себе – напряженную и расстроенную.

Не удержался и коротко тявкнул Барт: еды, мол, дадите?

* * *

Элли и Рен.

Она весь вечер молчала и пыталась вести себя, как обычно: немножко рисовала, немножко играла с Хвостиком, немножко возилась на кухне, делая вид, что заваривает чай. И смаргивала слезы. Это все страх – да, он. Не за себя – за Рена. Ей в жизни уже делали больно, а ему… Ведь мужчины – они на самом деле не такие крепкие? Даже Ассасины.

Рен молчал тоже. Иногда приходил обнимал Элли – крепко-крепко, до ломоты, до удушья, – затем отпускал и вновь, не сказав ни слова, скрывался в кабинете. Не желал, чтобы она даже мельком уловила ход его страшных мыслей.

Вдох-выдох, тотальный контроль, спокойствие.

Но спокойствия не было.

Под шум системного блока, запертый в кабинете, Декстер, словно заведенный, лицезрел в воображении одно и то же: как его Элли режут. Как прикладывают к руке нож, как проводят по тонкой белой коже лезвие, как выступает алая кровь…

И его срывало с катушек – не снаружи, внутри. Он чернел, он делался шизофреником, он становился абсолютно невменяемым и уже сейчас желал задушить тех, кто был повинен в одних лишь мыслях о ее мучениях.

Воображение мучило хуже садиста – показывало, как Элли бьют, как она кричит, как просит ее спасти. А после уже плачет, не надеется, что он придет – что кто-либо вообще придет…

Он сидел в кресле каменный и за закрытой дверью, чтобы она не видела. Сидел, словно пьяный, со сжатыми кулаками и скрежещущими зубами и кое-как удерживал рвущего наружу монстра – убить, убить, убить…

Он найдет способ, как убить их. Или он – не Ассасин.

– Рен, любимый… Чаю? – робкий голос из-за двери.

А Декстер не мог ответить.

– Позже, – кое-как сумев обуздать внутреннего зверя, отозвался через паузу.

И от двери удалились тихие шаги; позвякивало блюдце.

* * *

Марика и Майкл.

Арви, как всегда, семенил позади.

На Магии тепло, тихо. Дремлет вокруг первозданная природа; стоят вдалеке горы. А небо, словно холст художника, сумевшего позволить себе краски всех оттенков синего, красного и золотого, – не купол, а восхищение для глаз после напряженного дня.