Книга Шахматы без пощады: секретные материалы... - Виктор Корчной

Наши отношения, повторяю, были нормальными. Но из-за спины Хюбнера выглядывало лицо его спонсора и руководителя его группы Вильфрида Хильгерта, человека, с которым я поссорился накануне матча в Багио. Я работал у него в 1977 году, жил по соседству в Кельн-Порце, но разошлись мы как-то не по-хорошему, с обидой друг на друга. И одной из причин, похоже, было слабое знание мною немецкого языка. Ясно, что присутствие Хильгерта накаляло довольно мирную с первого взгляда обстановку матча…

С самого начала поединка некоторый перевес был на стороне Хюбнера. Он выиграл первую партию и большую часть матча вел в счете. Мне игралось нелегко — инициативу Хюбнера в игре белыми было трудно нейтрализовать. Но случилось, что в одной, отложенной с его преимуществом партии Хюбнер, упорно разыскивая путь к выигрышу, допустил грубейшую ошибку и вынужден был сдаться. А в другой партии, отложенной в довольно сложном положении, перевес был на моей стороне. Но она так и осталась неокончена, эта партия. Неожиданно, при равном счете в матче, Хюбнер покинул Меран. Причины его бегства, кроме вышеупомянутого грубейшего зевка, мне остались неизвестны. А Хюбнеру вряд ли когда-нибудь захочется копаться в негативных воспоминаниях…

Летом я участвовал в двух турнирах, которые рассматривал как тренировочные к матчу с Карповым. Турнир в Лас-Пальмасе выиграл Тимман. Я проиграл важные партии Тимману и Ларсену. Турнир в Баден-Бадене выиграл Майлс. Своей игрой в обоих турнирах я был недоволен.

В августе 1981-го я сыграл вторично в турнире в Южной Африке. За участие в этих турнирах меня бешено критиковали за якобы выражение солидарности с политикой апартеида. В 1989 году во время турнира в Ханинге (Швеция) нашлись люди, которые устроили демонстрацию, требуя исключить из турнира Андерссона и меня за содействие колониальному режиму Южной Африки. Давая интервью шведскому журналисту, я высказался: «Конечно, много безопаснее бороться против апартеида в Африке, чем против атомных подводных лодок в Балтике». У советских граждан, которые покинули «империю зла», сложилось циничное отношение к кампании против режима в Южной Африке. Вспомним — зачинателем кампании «Борьба за мир во всем мире» было кровожадное советское государство. Точно так же — зачинателем кампании против колониальных режимов в Африке был Советский Союз. С очевидной целью — проникновение в Африку, установление там своей сферы влияния.

Советские граждане были свидетелями: лицемерное провозглашение равенства и братства всех народов не нашло подтверждения во внутренней политике страны, в ее жизни. В Москве, правда, появился университет Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы. Звучало красиво, но мало для кого было секретом, что там обучали терроризму. Что касалось Южной Африки, то, требуя бойкотировать ее, советские одновременно поддерживали активные связи с алмазными и золотопромышленными трестами ЮАР. Даже мне довелось получить свидетельство этой связи. Однажды мы посетили золотую шахту в Йоханнесбурге. В киоске шахты я купил себе золотые запонки. Я показал эти запонки знакомой, искусствоведу, эмигрантке из СССР. Посмотрев внимательно, она сказала: «Эти запонки сделаны из советского золота. Только советское золото имеет эту пробу!» «Как же так, — опешил я, — а как же борьба с апартеидом?» «А пусть дураки борются!» — заключила она.

Результаты турнира не были приняты ФИДЕ для корректировки рейтинга. ФИДЕ неоднократно заявляла, что она — вне политики. Неправда!

Глава 26 МАТЧ В МЕРАНЕ

Я не написал книгу о матче 1981 года в Меране. Накануне поединка рейтинг у Карпова и меня был примерно одинаков: у него 2705, у меня 2695. Казалось, предстоит серьезная борьба. Но этого не случилось. Я явно недооценил силы, возможности могучего Советского Союза и его шахматных дружин. Глядя со всех возможных углов зрения, матч стал для меня полной катастрофой. А на шахматной доске это было форменное избиение. Я проиграл матч со счетом +2–6 при 10-ти ничьих.

Довольно слабый результат, но я, субъективно, оценивал его как прекрасное спортивное достижение. Ибо давление Карпова в матче от начала и до конца было подавляющим, ибо каждые пол-очка я вырывал в страшной борьбе, чуть ли не зубами. Я не написал книги об этом матче, а зря. Советские предпочли не вспоминать о нем. Видимо, им самим было неудобно вспоминать, что они там творили, какими махинациями обеспечили победу Карпову. То, что было в Багио три года назад — мелкая стычка, репетиция — не очень удачная — настоящей войны. Которая произошла на итальянской земле…

Карпов привез с собой из Москвы 43 человека. Позже к нему прибыли еще люди из посольства в Риме. Всего в войске Карпова оказалось около 70-ти человек. Как в армии Суворова, каждый солдат знал свой маневр. Чем занимался сосед, ему, солдату, было неизвестно. Полную картину о происходящем на поле сражения имели только три человека: полководец, «черный полковник» юстиции Батуринский, скромный потребитель продукции семидесятиголовой гидры Карпов и пресс-атташе советского лагеря Рошаль.

Соблюдалась, как я уже сказал, полная секретность. Советские привезли с собой три контейнера груза. Четыре часа они ожидали в миланском аэропорту разрешения пропустить груз без досмотра и добились своего. На вопросы, что в контейнерах, отбивались шутками: Карпов, мол, любит читать. Груз был помещен на даче, которую организаторы предоставили Карпову.

Дача чемпиона охранялась полицией. Ни один иностранец туда не был допущен. Во время матча в Меран приехала группа советских туристов. Ни одна советская женщина, не исключая жену Карпова, не смогла посетить дачу. Как только окончилась последняя партия, в тот же вечер пришли грузовики и под покровом темноты увезли оборудование. Если позволительно делать догадки — это было, действительно, сверхсекретное оборудование, часть из того, что Советский Союз готовил к войне против остального мира.

Круговая порука, документы в КГБ с грифом «хранить вечно», то есть ни за что не публиковать тайны. Прошло 24 года. Батуринский умер, не проронив ни слова. Когда разговариваешь с Рошалем, складывается впечатление, что он лучше примет ампулу с ядом, чем что-нибудь расскажет. Придется рассказать мне. Кое-что, мною замеченное. От фактов достоверных до других, близких к гипотезам.

Карпов за доской — не джентльмен; точнее, «и за доской». Улучив момент, когда судья не смотрит на него, этот шкодливый школьник старается воздействовать на своего противника любыми нешахматными средствами. У нас были дорогие подвижные кресла. Когда наступала моя очередь хода, Карпов зачастую начинал крутиться в кресле, сидя за столом. Однажды в середине матча я не выдержал и сказал ему: «Гаденыш, не крути стул!» Гаденыш — это кличка, данная ему в детстве его сверстниками-шахматистами. Какой тут поднялся шум! После партии собралось жюри — судить меня. Фигурировали два документа: заявление Карпова — конечно, о том, что я мешал ему думать за доской; и запись разговора, сделанная советскими. Значит, как только я открыл рот, сидящие в первом ряду советские включили магнитофон и записали разговор. А все-таки, как это произошло технически? Я открыл рот, а они включили?! Неправдоподобно. На самом деле, на протяжении пяти часов игры каждый день они сидели в первом ряду с высокочувствительной аппаратурой, записывая мое физическое состояние — пульс и давление крови в зависимости от положения на доске, в зависимости от силы ходов Карпова. Неплохое подспорье для подготовки к очередной партии…