Книга Космонавт №34. От лучины до пришельцев - Георгий Гречко

До сих пор никто, кроме офицеров связи и коллег, с нами не общался. И я сказал Романенко: «Они нас за дурачков считают! Конечно же, они просто поставят запись Плятта. Но я их разоблачу! Как только в выступлении Плятта возникнет пауза – я ему вопрос задам! Представляю, как у них вытянутся лица!». Но вытянулось лицо у меня, когда Плятт остроумно и внятно ответил на мой вопрос!

Нелегко было выдержать рекордные три месяца на орбите без помощи наших любимых артистов с Земли. Однажды на сеанс пригласили Элину Быстрицкую, мы тепло общались, а супруга Юрия Романенко даже потом пеняла мужу за то, что он из космоса чересчур нежно вел с ней беседу о художественной гимнастике…

В другой раз пригласили Аллу Пугачеву – молодую певицу, очень популярную в те годы. Она спела для нас и поинтересовалась: понравилась песня или нет? А система связи в космосе в том полете, рассчитанная на передачу голоса, плохо транслировала музыку. Поэтому песня прозвучала в очень урезанном виде, да к тому же на линии были помехи. На вопрос Пугачевой я ответил, что песня нам очень понравилась, только вот ни слов, ни мотива мы не разобрали… Это была, конечно, шутка: кое-что мы слышали. Но, например, когда она исполнила песню «Женщина, которая поет», я кивнул Юре: «Смотри-ка, специально для тебя песню написали: „Та женщина, которая Алена…“» Аленой звали жену Юрия. «Да нет, не Алена, а „поет“», – поправил меня Романенко. После нашего полета связь улучшили. В следующих полетах ребята могли более полноценно слушать пение и музыку.

Помню, как перед нами выступал Александр Ширвиндт. Он исполнил остроумный монолог про швейцара, которому пришлось читать лекцию вместо лектора. И не перед пионерами, а перед пенсионерами. Шутки Ширвиндта мы потом с наслаждением вспоминали, перебирали в памяти его интонации. Особенно запомнилось восклицание «Ой, мамочки!». Честное слово, на целую неделю он подарил нам хорошее настроение. Выступали перед нами и Андрей Миронов, и Юрий Никулин.

Никулин сначала рассказывал анекдоты, а потом сказал: «А вот вам не анекдот, а правда». И поведал историю про семью инженеров, у которых угнали «Жигули». А потом вернули с извинениями вымытую машину. И, чтобы возместить волнения, подарили им два билета в театр, на «валютный» спектакль… Инженеры отправились в театр. И, пока они смотрели спектакль, воры обчистили их квартиру. Вынесли все ценное. На этих словах я вмешался: «Нет, Юрий Владимирович, это все-таки не быль, а анекдот!» – «Почему?» – «Если инженеры накопили на „Жигули“ – ничего ценного у них из квартиры уже не вынесешь».

Разве можно забыть встречу с Райкиным, которого я любил с юности? Все космонавты, совершившие длительные полеты, обладают чувством юмора, потому что он необходим как способ выживания в ненормальных условиях. И общение с Райкиным пополняло арсеналы шуток. С ним я встретился на телевидении, когда мы вместе выходили на связь с очередным экипажем орбитальной станции. Райкин выступил перед космонавтами, а потом у нас был перерыв между сеансами связи – между витками. И мы разговорились. Я рассказал ему, как отец ругал меня за то, что не пропускаю ни одной премьеры в Театре Миниатюр.

Райкин подарил мне билеты на новую премьеру и рассказал уморительно смешную историю, как они с Корнеем Чуковским пропускали друг друга в калитку на переделкинской даче. Они становились друг перед другом на колени, падали ниц. Умоляли друг друга пройти первым – как Чичиков и Манилов у Гоголя. Через сорок минут, как гость, Райкин сдался и пошел к калитке. И тогда Чуковский сказал ему: «А мог бы старика-то и вперед пропустить!».

Когда мы снова вышли на связь со станцией, Райкин спросил ребят: «Что бы вы хотели услышать?». И тогда я посоветовал, чтобы он рассказал эту историю про Чуковского. Я знал, что такой юмор ребята оценят. Отрывки из этого сеанса связи показали по Центральному телевидению.

Спектакль, на который Райкин меня пригласил, стал потрясением.

В антракте я зашел за кулисы. И сразу бросилось в глаза, что Аркадий Исаакович серьезно болен. Он выглядел изможденным, с трудом передвигался, держась за стену. Но, как только настало время второго отделения – он с неимоверным трудом по стеночке доковылял до занавеса. Но, когда вышел на сцену – ожил, походка его стала легкой, а усталые глаза загорелись.

Когда у Аркадия Исааковича Райкина был юбилей, я пришел его поздравить. Наверное, в тот вечер я был единственным не артистом на сцене. Если не считать чиновника из министерства культуры, который от волнения назвал Аркадия Исааковича Ивановичем. До меня и после меня Райкина поздравляли представители театров – от звезд балета до лучших трагиков и комиков.

Но к тому времени я уже не тушевался перед аудиторией. И смог сказать слова благодарности артисту, которого любили все космонавты. Несколько лет назад мне довелось выступать в бывшем здании ленинградского Театра Миниатюр, где я не раз аплодировал Райкину. Я прошел по старой сцене и ощутил трепет… Здесь ступала нога самого Райкина!

Песня станции «Салют-6»

Несколько лет назад все мы были потрясены страшным известием: погиб поэт, бард Борис Вахнюк. Случилась непоправимая беда: на Преображенской набережной его сбил автомобиль. Погиб вместе с шестилетней дочерью Серафимой. Вторая дочь поэта – девятилетняя Полина умерла от ран в больнице. И это – в светлое время суток, да еще и на пешеходной зебре!

Много лет назад, когда мы еще не были знакомы лично, он позвонил мне по телефону, представился. Борис частенько вспоминал мой тогдашний ответ по телефону: А чего мне знакомиться? Я Ваши песни сто лет знаю. По молодости на все ваши бардовские концерты с тяжелым магнитофоном мотался, все записи сохранил, переслушиваю.

Так, когда и где по работе встречаемся? А работа была такая: для фильма о моем с Романенко полете нужна была песня.

Мы предложили нашему фильму название – «Единственный выход». Смысл многоплановый: с одной стороны – для меня и Юрия Романенко то был единственный выход в открытый космос. С этим все понятно. Но важно другое, – у нас в полете был единственный выход из внештатной ситуации. Фильм должен был передать этот дух риска, показать путь, с которого мы не могли дезертировать.

Когда я отсмотрел материал, сразу понял, чего не хватает фильму – песни. Настоящая песня поднимает, выводит наши космические хроники в измерение искусства. И у меня были стихи на примете – из повести Стругацких, которыми я тогда зачитывался.

А лично нас познакомил Ярослав Голованов. В своих записках остроумно (и, насколько я помню, похоже на правду!) описал мою первую встречу с Аркадием Стругацким: «Выполнил свое обещание: организовал у меня дома встречу Аркадия Стругацкого и Жоры Гречко. Жора засыпал Аркадия вопросами. У меня сложилось впечатление, что Гречко знает творчество Стругацких гораздо лучше самого Стругацкого. Я исполнял роль обезьяны, которая прыгает по книжным полкам и бросает им вниз книги братьев (вместо кокосовых орехов). Которые они ежеминутно от меня требуют для всевозможных сверок-проверок».