Книга Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - Питер Бамм

Когда русским не удалось внезапным броском прорваться через Перекоп, они обошли Крым стороной, и вскоре, впервые за долгое время, их наступление было остановлено на Днепре. В течение всего одного года Красной армии удалось отвоевать почти все те территории, которые немецкая армия захватила в ходе летних кампаний 1941-го и 1942 годов; линия фронта стремительно приближалась к нашим собственным границам. Чувство безопасности, которое основывалось на том, что у нас в запасе были огромные пространства завоеванных земель, постепенно исчезало; постепенно исчезало также и чувство превосходства, которое в течение долгого времени было присуще немецкому солдату. Бумеранг возвращался.

Все это сказалось на психологическом состоянии войск, сражавшихся на Восточном фронте. Когда армия терпит одно поражение за другим, ее моральный дух постепенно слабеет. Но успех русских имел и еще одно последствие. Совершенно была забыта причина, по которой начиналась эта война, борьба приобрела совершенно другой смысл, и теперь уже ничто не могло его изменить. Красная армия упорно продвигалась все дальше и дальше на запад, и никто не мог с уверенностью сказать, где она теперь остановится. Теперь не оставалось никаких сомнений, что из-за политических просчетов война на востоке приобрела для войск совершенно иной смысл. Теперь они уже защищали свою собственную страну.

Чем дольше мы сможем сдерживать наступление русских на востоке, тем дальше смогут продвинуться вперед войска западных держав. Мечта о встрече с японцами в Карачи была, конечно, наивной, но мечта о встрече с англичанами где-нибудь на Везеле теперь становилась заветной. Союз, в который большая часть Европы вступила, наряду с Германией, через 7 лет после окончания войны, зародился в русских степях.[7]

Поступки Диктатора становились все более и более непредсказуемыми. Это один из симптомов истерии, и особенно это было заметно среди окружавших его фанатиков, многие из которых явно страдали шизофренией, – они были не способны признать собственные ошибки. Истерия присуща многим женщинам, и, как правило, она протекает без особых последствий, но следствием истерии у мужчин являются самые мрачные и кровавые события в истории. Тот факт, что большинство людей не верит, что истерия встречается и у мужчин, делает ее последствия еще более опасными. После 10 лет террора, с помощью которого Диктатор правил у себя на родине, он испугался, что этот террор может породить оппозицию ему самому. Не создав за 10 лет правления ничего путного, а только нажив себе массу врагов, он испытывал теперь перед ними сильный страх.

Я провел ночь в Воронцовке, а утром мне позвонил военный прокурор нашей дивизии. Он был не только очень квалифицированным юристом, но и весьма образованным человеком и так строго и со знанием дела следил за соблюдением военных законов, что заслужил себе искреннее уважение во всей дивизии. Он смотрел на жизнь с некоторой долей скептицизма, который вообще характерен для саксонского менталитета. У нас с ним установились дружеские отношения. Благодаря сходному образу мыслей – хотя мы сильно о них и не распространялись – ему удавалось многие невыносимые вещи сделать вполне сносными. Он был бывшим артиллеристом и одним из последних участников Первой мировой войны, который все еще служил в составе дивизии.

– Я звоню тебе, – сказал он, – поскольку тебя обвиняют в мародерстве.

Меховые сапоги из Владиславовки!

Итак, обладатель ордена Святого Альбрехта не сдержал своего слова. Вероятно, он хотел получить какую-нибудь новую награду. Я рассмеялся. Однако юрист сказал, что ничего смешного в этом нет. Я должен немедленно прибыть к нему.

Итак, я поехал в Ишунь. Военный прокурор встретил меня довольно дружески, однако, когда мы сели за стол, он стал серьезным, даже очень серьезным. Он зачитал показания очевидца. Я улыбнулся и спросил, тепло ли его ногам. Немного удивленный, он посмотрел на свои сапоги. Он уже давно забыл об этом небольшом эпизоде, который произошел в Шейх-Эли. Таким образом, в это дело оказались втянутыми военный прокурор, командир дивизии и начальник ее штаба.

В некотором смятении он провел рукой по своей лысине.

– Всемогущий Бог! Ну и история!

К счастью, у меня сохранилась накладная, которую мне дал интендант люфтваффе, а также нашлось множество свидетелей, которые подтвердили, что склады сожгли на следующий день. Все эти подробности пока были неизвестны военному прокурору, но когда он узнал о них, то произнес с несколько загадочном видом:

– Я не дам ходу докладной полевого жандарма, в которой он обвиняет тебя в саботаже.

На этом дело и закончилось.

Военный прокурор пригласил меня посетить вместе с ним квартиру начальника медицинской службы дивизии: у него сегодня был день рождения и, вероятно, каждый из нас был вправе рассчитывать на стаканчик водки. По дороге мы с ним обсуждали вопрос, как долго русские позволят нам пользоваться этими меховыми сапогами, когда нас отправят в Сибирь. Юрист полагал, что нам их оставят навсегда; сапоги у русских были лучше, чем наши.

Дружная компания расположилась прямо перед домом, который занимал начальник медицинской службы дивизии. Было тепло, и землю укутывала легкая дымка – совсем не подходящая погода для авианалетов. Командир дивизии только что узнал, что вверенная ему часть была удостоена благодарности от Верховного командования за отличную службу.

Он был горд собой.

Пока мы сидели и выпивали, к начальнику медицинской службы подошел совсем юный младший лейтенант-медик. Это был крепкий, ладно сложенный парень, который отправлялся домой в отпуск и должен был на следующее утро покинуть Крым на самолете. Военный прокурор сидел рядом со мной. Мы оба посмотрели на младшего лейтенанта – можно считать, что он уже был спасен. Затем мы посмотрели друг на друга. Завидовали ли мы ему? Насколько мы смогли разглядеть его петлицы, у него вообще не было никаких наград. Он улетит в Германию, а мы останемся в «котле». Военный прокурор заметил:

– Пускай летит! Мы уже кое-что повидали в этой жизни, а у него все еще впереди. С моей точки зрения, он вполне может ехать!

Мы выпили за здоровье друг друга и решили не быть завистливыми.

Начальник медицинской службы дивизии предложил молодому офицеру стакан водки. Вероятно, для него еще рано было начинать пить – он был всего лишь юношей, но он не смог отказаться выпить за здоровье своего командира. Он подержал в руке стакан на некотором расстоянии от себя и в это же самое время окинул нас взглядом, в нем ясно читалось осуждение этих стариков, которые сидят здесь и распивают шнапс.

Военный юрист поймал на себе этот взгляд и, будучи саксонским гуманистом, решил его просветить наиболее доступным ему образом, процитировав надпись, выбитую на мемориальном камне в честь спартанцев, которые полегли в ущелье близ Фермопил:

– Итак, мой дорогой лейтенант, когда ты вернешься в Германию…

И произнес фразу на греческом языке: