Книга Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 1 - Борис Носик

МОЛОДОЙ ГЕНИЙ ЛИПШИЦ ВСЮДУ ХОДИЛ С ЛЮБИМОЙ СОБАКОЙ

Приехав во Францию, я навестил его на Сосновой аллее в Булони, где и запертая мастерская, и самый дом пропахли его любимыми кошками. В доме Корбюзье и жил со своими кошками бедный зэк, оставивший больше полжизни в лагерях. Выражался он красочно, одними русскими матюжками, притом с неистребимым французским акцентом. Да хоть бы и без матюков, все равно на сытых аллеях Булони никто никогда бы не понял, о чем он толкует, какой еще такой лагерь…

Андрея нет больше, а вилла стоит: Сосновая аллея (l’Allée de Pins), дом № 9, угол улицы Искусств (la rue des Arts). Тут даже не один особняк, построенный Корбюзье для друзей-скульпторов, а два: один для Жака Липшица, а другой – для Оскара Мещанинова. Дома эти и в путеводителях обозначены, сюда ходят любители современной архитектуры, интересуются творчеством Корбюзье. Тут им раздолье, в этом булонском квартале Парка Принцев (Le quartier du Parc des Princes): на улице Нэнжессер-э-Коли (Nungesser-et-Coli) тот же Корбюзье построил дом № 24, а на улице Данфер-Рошро – дом № 6 (знаменитый дом Кука). Конечно, те же любители будут искать тут и дома, построенные архитекторами Малле-Стивенсом, Фидлером, Гильго, Хиляром, Перре, Фор-Дюжариком, Куррежем, Борнэ, Фишером, Пату… А самый этот квартал между Булонским лесом и авеню Королевы (l’Avenue de la Reine) задумал для чистой публики еще сам преобразователь Парижа барон Осман.

В том же шикарном квартале Парка Принцев на улице Саломона Рейнаха поклонники Наполеона обнаружат библиотеку-музей Поля Мармоттана. Чего там только нет, в этой галерее! Главное, там есть все, что имеет непосредственное отношение к прославленному императору.

Музеями эти места вообще не бедны. В квартале Меню (Menus) на набережной Четвертого Сентября (дом № 10) разместился музей-сад Альбера Кана. Этот богатый меценат, друг Родена и Анри Бергсона, оставил в дар городу не только свои дом и сад, но и свою богатейшую фотокиноколлекцию, истинный «архив планеты».

О музее Поля Ландовского я уже упоминал выше, но не говорил еще ни о здешней церкви Нотр-Дам-де-Меню (основанной в начале XIV века), ни о замковом парке, ни о замке Бушийо, ни о доме Марии Валевской, ни об острове Сеген, ни о муниципальном музее, ни о Булонском лесе… Богат славный мир городка Булонь-Бийанкур, в который то ли судьба, то ли просто женщина, то ли обе загнали на унылый чердак замечательного русского поэта…

Не имея надежды описать не только всех славных французов, но даже и всех славных русских, чья жизнь была связана с этим мало кому известным за пределами Франции парижским предместьем, не могу не рассказать хоть кратенько об одной совершенно замечательной русской женщине, жившей на малоприглядной главной улице былого Бийанкура. Звали ее Софья Алексеевна Волконская, княгиня Волконская, еще точнее – светлейшая княгиня Волконская… В ту пору, когда в разных углах ее обширной бийанкурской квартиры жили ее и мужа родственники, ее молодые племянники-студенты (ныне разбросанные по свету, но помнящие и эту безалаберную квартиру и ее блистательную хозяйку), – в те годы Софья Алексеевна зарабатывала на жизнь за баранкой. Она была шофером ночного парижского такси, хотя в той, другой жизни…

По рождению она была Бобринская, графиня Бобринская. Бобринские ведут свой род от самой императрицы Екатерины II и красавца Григория Орлова, а уж юная-то Софи Бобринская женскую судьбу и вовсе выбрала себе необычную – окончила Женский медицинский институт, стала хирургом, а в Гатчинской летной школе сдала экзамены и получила диплом пилота. Замуж она вышла за князя Долгорукого, родила дочку, которую назвали по матери Софьей, Софкой, но брак не очень клеился, а тут еще – Первая мировая война. Молодой врач княгиня Долгорукая чуть не с первых дней войны – среди крови, криков боли, страданий – в госпиталях Красного Креста, на передовой. Сперва на западе – в Варшаве, Лодзи, Равке… Потом оказалась в Персии, при корпусе генерала Баратова. Там война еще дольше тянулась, чем всюду. В 1923 году в Берлине вышла мемуарная книжка «Персидский фронт», написанная А. Емельяновым, возглавлявшим в тех краях фронтовую медицину. Вот из нее страничка:

«…В холерном отделении в круглом сводчатом зале пришлось больных класть на циновках на каменный пол… Холерных человек шестьдесят. В «бараке» доктор – кн. Долгорукая. Слушает пульс, дает лекарства, поправляет подушки, переворачивает больного. Все сама. Молодая, лет двадцати пяти. Уже несколько ночей она не спит, и странным кажется бледно-зеленый цвет ее лица… от усталости, или это такое освещение в полутемном сводчатом зале старинного здания? Она – в белом халате, со сжатыми губами и карими с лихорадочным блеском глазами… Мать, доктор, авиатор, георгиевский кавалер трех степеней – она уехала с нашего фронта полным кавалером. Бесстрашная в боевой обстановке, она презирала опасность и в заразном бараке. Она очень любила жизнь и была фаталисткой. На фронте она рисковала ею очень часто – жизнью молодой, интересной и материально сверх меры обеспеченной. Нет, это не только любовь к приключениям! Это уже любовь к долгу, к посту своему, к ближним!»

…Вот такая женщина, небрежно отведя локтем пьяного кабацкого завсегдатая и даже не обернувшись на полуфранцузское бормотание сутенера, выходит из ночного шоферского кафе в свежесть парижской ночи, садится за руль. На лице ее омерзение, тоска, боль. Потом тень воспоминания ложится на лицо, его освещает чуть заметная мечтательная усмешка… О чем вспоминает светлейшая княгиня, героиня железного XX века, полный георгиевский кавалер? Нам с вами удастся узнать об этом, ибо кое-что из того, о чем она вспоминала (и о чем, конечно, писала), до нас дошло – стихи (напечатано было совсем немного стихов, которые высоко оценил эмигрантский «король поэтов» Георгий Иванов), ее проза: в 1934 году вышла в Париже ее книга «Горе побежденным», одна из самых удивительных книг эмигрантской мемуарной прозы – и прошла незамеченной (до того ль было бедолагам-русским в 1934-м?). В этой книге – фантастический эпизод этой воистину фантастической женской жизни. Время действия: 1918–1920. Крестный путь – Петроград, Лондон, Стокгольм, Хельсинки, Гатчина, Петроград, Москва, Таллин, Париж… Путешествие по краю пропасти, история любви и подвига, история победы любящей женщины в ее отчаянной борьбе за спасение любимого человека, лучезарной победы, которую здесь, ночью, возле паскудного парижского кафе и стоянки ночного такси так трудно отличить от поражения…

Мы не сумели, не смогли…Ну что ж, еще немногоИ сгинем мы с лица земли.Туда нам и дорога.

Думаю, что позднее, после войны, к прочим трудностям и унижениям, которые претерпела светлейшая княгиня, прибавилось еще одно. Дочь ее Софья Долгорукая (Софка) приехала к матери в Париж из Лондона погостить и после триумфального вступления нацистов в Париж была арестована как британская подданная. С большим трудом удалось ее вызволить из лагеря, и она вернулась в Англию. Этот эпизод (вписавшись в атмосферу послевоенного патриотического полевения русской эмиграции), возможно, завершил политическое воспитание молоденькой княжны Долгорукой: она стала боевитой коммунисткой и вышла замуж за английского работягу, взяв его незамысловатое имя Скипуид. Позднее княжна-коммунистка поведала о своих приключениях в книге «Софка» (написанной, понятное дело, по-английски), но на ее счастье, светлейшая княгиня уже не дожила до этого скромного дочернего литературно-издательского подвига: Софья Алексеевна умерла в 1951 году, и на смерть ее откликнулись в скромной послевоенной «тетради» журнала «Возрождение» поэт Георгий Иванов и генерал Лампе. «Из нашей жизни ушла замечательнейшая русская женщина, – писал Георгий Иванов, – необыкновенно одаренная и своеобразная. В любой стране ум, литературный талант, душевная исключительность и энергия покойной С.А. Волконской обратили бы на нее всеобщее внимание, поставили бы ее на заслуженную высоту. В любой «своей» стране. Но ведь она долго жила и умерла не в своей стране. И вот, вместо любви и признания, могила в чужой земле, тетрадь своеобразных, острых, блестящих стихотворений, из которых всего одно или два были где-то случайно напечатаны, изданная по-русски и по-английски интереснейшая и все-таки не пробившая стены читательского равнодушия и духовной глухоты книга, да еще ряд статей и литературных обозрений… тоже блестящих, умных и острых, как все, что выходило из-под пера Софьи Алексеевны.