Книга Странствие Кукши за тридевять морей - Юрий Вронский

– Нет, ты не ослышался, – говорит юноша, – я действительно намерен купить у тебя раба по кличке Немой.

– Но ведь он сбежал еще в позапрошлом году! – восклицает Кириак. – Сбежал и как в воду канул!

– Тем легче, – говорит странный покупатель, – тебе с ним расстаться.

– С кем, прошу прощения? – спрашивает старик.

– Я неточно выразился, – отвечает юноша, – я хотел сказать: тем легче тебе решиться на эту сделку. Если бы раб был у тебя по-прежнему, ты бы, очевидно, не стал его продавать, по крайней мере, за те пять номисм, что уплатил за него на невольничьем рынке. А раз он сбежал, у тебя нет оснований отказываться от этой сделки. Тебе возвращают пять номисм за раба, которого у тебя все равно нет, твое дело лишь подписать купчую – и раб переходит в мою собственность.

«Уж не мошенник ли какой-нибудь? – думает Кириак, внимательно глядя на него. – Нет, на мошенника не похож. Хотя, кто его знает! Нынче никому нельзя верить. Может, позвать все же стражников?» Старик переводит взгляд с лица посетителя на отворенную дверь, за дверью пестреет уличная толпа, стражников поблизости не видать…

– Стражников звать не надо, – говорит посетитель, перехватив взгляд Кириака. – Ты меня ни в чем не уличишь, только потеряешь пять золотых, которые уже почти вернулись в твой кошелек.

Такой довод кажется расчетливому лавочнику вполне разумным, он согласен, что стражники им ни к чему. Однако он ни в чем не любит спешки, особенно в таком важном деле, как купля-продажа раба. Поэтому он говорит:

– Перед тем, как сбежать, негодяй искалечил моего главного работника! Бедняга чуть не месяц лечился, я вынужден был давать ему на лекарства…

– Сколько же ты хочешь за это? – перебивает его юноша.

Торговец медлит с ответом, он колеблется, боится продешевить и в то же время опасается, как бы не отпугнуть странного покупателя чрезмерным требованием. А юноша, как назло, проявляет нетерпение, не давая ему как следует подумать. Наконец Кириак решается:

– Четыре номисмы. И еще номисму за то, чтобы этот разговор остался между нами. Тогда будет ровно десять. – Голос старика дрожит от волнения. – Я думаю, это не слишком высокая плата за такого хорошего раба… а также за лекарства… и за простой искалеченного работника… К тому же в последнее время рабы подорожали, а Немой – очень толковый раб, правда, не скрою, он немного строптив… но…

Покупатель мягко прерывает его:

– Прошу прощения… ведь пострадавший от Немого – свободный, если я не ошибаюсь?

– Ты не ошибаешься, – отвечает Кириак.

– Так у него, по-видимому, есть семья? – спрашивает покупатель.

– Конечно! – подтверждает старик. – Жена и пятеро детей.

– И они, наверно, любят ходить на Ипподром? – допытывается юноша.

– Как все жители Царьграда! – отвечает торговец.

– Небось, они иной раз не прочь поставить на хорошего возницу?

– Возможно, – говорит старик уже с легким недоумением.

– Я думаю, они не будут в обиде, – заключает юноша, – если я передам им через тебя еще десять или двадцать номисм на игру, помимо тех десяти, что причитаются тебе?

Кириак внимательно глядит на юношу, стараясь сообразить, шутит он или говорит серьезно – от такого чудного покупателя можно ожидать чего угодно. Наконец старик понимает, что над ним смеются. Он мрачнеет, а голос юноши становится жестким:

– Получи свои пять номисм, и давай составим купчую. А нет, я ухожу.

И юноша делает шаг к выходу. Испуганный лавочник останавливает его, отпирает крохотную каморку, и оба входят в нее. Старик покрывает кусок папируса мелким ровным почерком. Наконец купчая составлена и скреплена подписями, деньги переходят из мошницы покупателя в железную укладку[78] торговца, и Кукша становится собственностью юноши. На улице юношу ждет Епифаний, он бросается к нему навстречу.

– По твоему лицу, дорогой Патрокл, – взволнованно говорит Епифаний, – я вижу, что дело сделано! Не так ли?

– Все в порядке! – отвечает Патрокл. – Хитрый лавочник хотел выманить у меня лишние пять номисм, но это ему не удалось: я все время помнил твою просьбу – не давать ему ни одного лишнего обола.

– Трудно выразить словами, как я благодарен тебе, дорогой Патрокл! Я уверен, если бы я пошел к лавочнику сам, у меня бы ничего не получилось!

Юноши направляются к дому Епифания – теперь остается написать отпускную, и Кукша свободен. Епифаний доволен, что, выкупая Кукшу, уложился в пять номисм, полученных от Андрея Блаженного. Учитель ни за что не хотел, чтобы Епифаний выкупал Кукшу на свои деньги, и был бы огорчен, если бы его денег не хватило.

Глава восемнадцатая

ПРИВЯЗАННОСТЬ К РОДИНЕ

Получив отпускную, Кукша остается в доме Епифания. Теперь он живет здесь в качестве наемного слуги. Он свободен, может идти, куда ему вздумается. Но идти особенно некуда. Где ему будет лучше, чем в доме доброго Епифания, который для Кукши больше, пожалуй, старший брат, нежели хозяин!

За то время, что Кукша живет у Епифания, он вырос, налился силой, и, когда идет по улице, молоденькие служанки, да и не только служанки, заглядываются на статного белокурого молодца.

Неплохо живется Кукше, чего еще желать! Но странное дело, чем благополучнее складывается его жизнь, тем настойчивее его одолевают мысли о родине. Когда он с утра до ночи лил свечи под неусыпным надзором Димитрия, когда бездомный скитался по Царьграду и губил свою душу на службе у Рябого, он реже думал о Домовичах, не так его мучила тоска по родине.

А тут недавно высоко над Царьградом пролетали журавли из вечно теплых стран на далекий родной север, так у него чуть не разорвалось сердце. Точно таким же клином полетят они над Домовичами и такое же непонятное печальное курлыканье будут ронять с неба на родную Кукши ну землю.

Епифаний не устает дивиться Кукшиной привязанности к неприветливой холодной родине. Он допрашивает Кукшу:

– Ну, а если бы ты сделался богатым здесь, в Царьграде, если бы у тебя появился свой дом, рабы, виноградники в окрестностях города, ты все равно мечтал бы вернуться на родину?

В Кукшиных ушах еще звучит удаляющееся курлыканье, он тихо говорит:

– Не знаю…

Однажды в кружке патриарха Фотия шел разговор не столь ученый, как обычно. Рассуждая об ослаблении у византийской молодежи чувства любви к отечеству, сокрушались, что бывают случаи, когда ромей переходит в мусульманскую веру и даже сражается против своей отчизны.

Епифаний, самый молодой участник беседы, задумчиво сказал:

– В нашем доме есть слуга, северный тавроскиф по происхождению. Он совсем юн, ему лет пятнадцать или шестнадцать. Он необычайно привязан к родине, которую видел в последний раз еще лет десяти или одиннадцати и которой больше никогда не увидит. Какая устойчивость чувств! А ведь он вчерашний язычник, он лишь недавно выучился читать и писать!