Книга Эффект предвидения - Надежда и Николай Зорины

Танцуют. Движения легки, движения уверенны. Но это пока звучит музыка. Маэстро, пожалуйста, не останавливайтесь. Начните сначала, когда кончатся ноты, поставьте репризу, маркером, жирно, только еще и еще повторяйте; танец не должен заканчиваться. Вечная музыка – музыка вечности – даст танцу вечность, танцующим вечность.

Выстрел. Маэстро убит. Убита музыка. Танец убит. Наташечка съежилась, стала лицом. Та, что с ней танцевала, убита.

Форма утрачена окончательно. Не дописанный маслом портрет. Бурое пятно на потолке.

Бурое пятно заслонило лицо в белой шапочке. Лицо улыбнулось, выпустило щупальце-руку. Рука потянулась к ней, тронула голую кожу щеки.

– Вам лучше бы встать. Сейчас будет осмотр.

Светлана. Вот оно что! Просто Светлана, медсестра-машинистка. Маэстро, утративший форму, превратился в просто Светлану.

А встать действительно надо. И не только из-за осмотра. Помещение, соседствующее с душем, так она и не посетила, а необходимость назрела давно. Да и душ обозреть не мешает, обстановку разведать на предмет наличия решеток на окнах…

Аня приподнялась на постели, голова неимоверно кружилась. Ноги спустила и тут же забыла, что с ними делать дальше.

– Вам помочь?

Опять Светлана, которая не маэстро. А с ногами все просто: тапки нашарить, найти опору, а дальше они сами пойдут. И дойдут до душа. Если дойдут.

Голова очень кружится, а так ничего. У двери – ручка, не забыть повернуть. Повернуть и выйти, а там коридор. Душ налево, в противоположную сторону от столовой.

– Вы куда? Сейчас нельзя выходить. Осмотр…

– В туалет.

Голос плывет, пол под ногами бугрится, дверь ускользает. Надо поймать ее за ручку, как ящерицу за хвост. Нет, не ящерицу, а кошку, ящерицу за хвост ловить нельзя – ручка останется в ладони, дверь убежит. Отращивать новый хвост.

Вот сейчас бы Светлане и предложить свою помощь. Разве не видит, что ей не дойти, не дойти. Но теперь-то медсестра-машинистка ничего не предлагает. Как не вовремя утратила навязчивость. Самой попросить о помощи? Нет.

В коридоре пол тоже бугрится, а стены все перекошены, на них никак нельзя ориентироваться.

А голова кружится, ужасно кружится. Вероятно, давление снизилось от этих таблеток. Что они ей там подсунули? Надо было предупредить, что давление у нее и так всегда низкое, и голова кружится часто. Может, у любительницы кофе тоже кружится голова, тоже давление низкое?

Здесь. Как просто: так и написано – «Душ», коротко и ясно. А туалет, наверное, внутри.

Так и есть.

А на окнах здесь все же решетки, как в коридоре. Две серо-синие женщины курят у окна.

Хочется курить нестерпимо. Она и не знала, что так хочет курить. Но сигарет нет, тот, кто надел на нее домашний, родной халат, не позаботился о сигаретах.

– Что уставилась? Свои надо иметь. – Серо-синяя справа прикрыла рукой сигарету.

– Да ладно, возьми, докури. – Серо-синяя слева судорожно сделала затяжку и протянула бычок.

Мокрый фильтр ткнулся в губы, противно скользнул, мазнув чужой слюной. Но делать нечего, выбора нет, а курить хочется до тошноты.

Аня жадно затянулась. Синий клуб дыма вылетел изо рта, повращался в воздухе, формируясь в плотную массу, и повис. Теперь его можно было потрогать рукой, он обрел осязаемую форму. Аня толкнула его ладонью. Клуб, спружинив, поплыл к серо-синим, в халатах. Та, что так щедро поделилась бычком, мокрым, противным, но вполне полноценным бычком, засмеялась, взмахнула руками, как крыльями, взмыла вверх и уселась на клуб дыма.

– Иди сюда. – Подвинулась, похлопала по клубу, приглашая присоединиться. – Места хватит. Тебе трудно стоять, я же вижу, ноги совсем не держат.

А ведь и в самом деле стоять невозможно. Только как туда взгромоздиться? У этой женщины так легко получилось взлететь. Но это понятно: она женщина-птица, летать для нее не проблема.

– Руку давай, помогу. Чем это тебя так накачали? Да она сейчас упадет! Танька, помоги мне, с той стороны поддержи ее.

– Делать мне нечего, – недовольно проворчала вторая. – Осмотр сейчас. Я пошла в палату. – И уплыла куда-то.

– Свинья же ты все-таки, Танька.

Хлопнула дверь душевой-туалетной. Женщина-птица спрыгнула с облака.

– Идем, помогу тебе до палаты дойти. В самом деле осмотр. Ты в какой?

– Кажется, в пятой.

– А, значит, соседи, я в шестой. Новенькая? Первый раз тебя здесь вижу.

– Да, наверное. Я точно не знаю. Может быть, я жила здесь всегда. Я не помню…

– Не расстраивайся, вспомнишь. На меня тоже такое находит.

– Только что помнила. Еще когда в коридор выходила, помнила, а сейчас…

– Бывает. Ну вот и твоя палата. Здравствуйте, Светлана Николаевна.

На пороге палаты медсестра-машинистка стоит. Просто Светлана. Белая шапочка, белый халат. Руки тянутся к ней, хотят обнять. Пусть обнимут. И уведут поскорее. Туда, где пятно на потолке превращается в танец с Наташечкой.

– Плохо вам совсем? – Руки обняли, лицо озаботилось. – Зря вы одна пошли.

Что же они так долго топчутся на пороге? Дверь, что ли, заклинило?

– Зачем я вас одну отпустила? Бог знает что могло случиться. Но вы так раздражились тогда, я испугалась, что опять разнервничаетесь. Как же вам плохо, господи! Что же делать теперь, не знаю.

– Есть простой выход – давайте просто вернемся в палату.

– Ах, ну да, конечно, конечно! Пойдемте скорее, я вас уложу.

Дверь наконец открылась. Яркий солнечный свет незарешеченного окна, может быть, единственного на все отделение, ослепил подзабыто.

– Сейчас придет врач, но это ничего, ложитесь.

Все в порядке, пятно на месте. Сейчас заиграет музыка, и танец вернется. Недорисованный портрет обретет законченную форму.

– Маэстро, пожалуйста, музыку!

– Что-о?! – Озабоченное лицо наклонилось, окончательно расстроилась.

– Сыграйте на своей машинке. Старинный французский танец. «Буррэ».

– Сейчас придет врач, потерпите немного. Уже начало одиннадцатого. Обход с десяти.

Врач? А врач-то при чем? Какая же она глупая, эта просто Светлана. Зачем ждать какого-то там врача, когда пятно уже опять перестало быть бурым, раскрасилось радужными цветами, превратилось в портрет.

– Видите ли, она не может ждать. Да и врач не поможет.

– Кто она? О чем вы?

– Я перед ней в большом долгу. Однажды я написала ее портрет, забыв, что писать портреты совсем не умею. Он вышел ужасно, этот портрет, просто несуразное бурое пятно, и я за это расплачиваюсь. Но без вас ничего не получится, нужен аккомпанемент. В прошлый раз вы играли Моцарта. Я думаю, подойдет любой композитор, лишь бы это был танец «Буррэ».