Книга Белая свитка - Петр Краснов

Пац прищурил глаза от яркого солнца и сказал, сверкая золотыми зубами, Смидину:

– Позовите инженера с паровоза. Пусть и он со мною икорки покушает.

Флаги, ковер, народ с обнаженными головами, снявший фуражку седой начальник станции, милиционеры при саблях, конные башкиры, которых он видел на площади, когда поезд подходил к платформе, – все это пьянило его и кружило ему голову. Он не шел, а плыл на волнах самодовольного блаженства, поддерживаемый под локоть с одной стороны начальником ГПУ, с другой – Выжвой.

В буфетной повар и два лакея стояли на вытяжку. Пац потянул носом.

– А, борщок… – довольно сказал он и покрутил пальцем перед носом. – Недурно. – Он прищелкнул жирными пальцами.

– Борщок со сметаной и сосисками, – подскочил к нему, с готовым меню на картоне, старый Сомов. – Гренки из гречневой каши.

– Совсем по-русски, – сказал Пац, принимая меню. – Как приятно чувствовать себя опять в России! Прошу, товарищи, садиться. Отварная стерлядка?.. Мммм, тоже неплохо… Рябчики… Местные?

– Здешние-с. Вчера охотники доставили…

– И персики… Совсем великолепно. Сразу забудешь все эти немецкие габер-супы…

За завтраком больше всех говорил, ел и пил Пац.

Ведь завтрак был ему и для него. Остальные помалкивали. Два раза начальник станции входил и что-то шепотом докладывал Вишневскому.

– О чем это он, товарищ инженер?

– Спрашивает, когда отправлять.

– А… Разве уже время?

– Сорок минут опоздания, товарищ комиссар, – вытягиваясь, просительно доложил начальник станции. – Впрочем, как прикажете.

– Ничего… Еще пару минут. Я думаю, комиссару можно. Хэ-хэ-хэ. Товарищ начальник станции позволит?

– Помилуйте-с… Так прикажете № 39 задержать?

– Да, задержите, – сказал Вишневский. – И почтовый пусть ожидает в Минске.

Начальник станции на носках вышел из буфетной и побежал в телеграфную остановить поезд.

Попыхивая сигарой и все еще ощущая во рту ароматную терпкость бенедиктина, Пац вышел впереди всех и не спеша двинулся к вагону.

Народ опять снял шапки. Пац небрежно козырнул двумя пальцами и приостановился.

Был, должно быть, третий час дня, и от вагонов на платформу легли длинные синие тени. У пассажирских вагонов стояли часовые красноармейцы. Между толпою и поездом оставался проход не больше десяти шагов. По этому проходу, вдоль поезда, навстречу Пацу спокойными, ровными, твердыми шагами шел высокий, красивый человек в белой свитке и в белой смушковой шапке.

Пац взглянул на него и сразу все понял.

Иногда, очень редко, бывали у него минуты черной меланхолии, когда он задумывался о Смерти. В эти минуты ему казалось всегда, что если он умрет, это непременно случится в момент самого полного ощущения жизни, когда во рту приятный вкус хорошего ликера, желудок полон легкой и благородной пищей, в голове сладкий туман власти и почета, а впереди сладострастная, острая радость объятий и издевательства над покорным, молодым, женским телом.

Пац взглянул на высокого человека, без оружия подходившего к нему, и каким-то безошибочным внутренним чувством понял, что это – смерть.

В кармане Паца лежал прекрасный браунинг, всегда поставленный на «Feu»[25], и сознание говорило ему, что он может застрелить этого молодого крестьянина. Сознание говорило ему, что надо крикнуть, – показать рукой и вся эта масса милиционеров, красноармейцев и чинов охраны бросится и схватит этого человека. Но Пац не сделал ни того ни другого. Стальной взгляд узко поставленных блестящих глаз того кто шел ему навстречу, приковал его к месту. Он парализовал его волю, он гипнотизировал его.

Пац хотел двинуться. Всего три шага – один большой прыжок, – отделяли его от вагона, где было спасение. Но Пац, вместо того чтобы сделать этот прыжок, продолжал стоять на месте, борясь с охватившей его неподвижностью.

Все это длилось одну секунду. Никто этой секунды, этой приостановки, этого немого состязания воли между Пацем и незнакомцем не заметил. Но для самого комиссара эта секунда показалась бесконечно долгой. Она была роковой.

Коротким, стремительным и точным движением незнакомец выхватил из кармана свитки тяжелый наган. Быстро щелкнули один за другим три выстрела, и Пац упал ничком на снег, посыпанный песком. На сером обезьяньем меху его шубы показалось черное пятно крови. Алый поток ее проступил на снегу.

На мгновение все кругом замерло. Пассажиры, стоявшие у окон и смотревшие на комиссара, кинулись прочь в глубину вагона. Начальник ГПУ бросился к Пацу. Его помощник рванулся на стрелявшего, но подле него раздалось такое томное и нежное «ах», что у него сами собой раскрылись объятия и он принял в них упавшую в обморок барышню в котиковой шубке. Выжва бегом, согнувшись, проскочил в буфетную и юркнул под стол. Корыто кинулся было к стрелявшему, чтоб его схватить, но кто-то ловко дал ему подножку и он покатился на землю. Когда встал, рядом никого не было. Перрон разом опустел. Крестьяне беспорядочно бежали в разные стороны. Красноармейцы суетливо и бестолково палили вверх. Два стражника ГПУ выносили сомлевшую барышню в котиковой шубке. Корыто побежал на станционный двор и увидал несколько скачущих по шоссе саней и среди них полковые сани, в которых сидел Медяник. Он приказал конным башкирам догнать их и остановить. Башкиры поскакали было за ними, но сейчас же повернули в улицу вправо, где из-за заиндевелых деревьев валил густой, черный дым пожара.

Инженер, начальник станции и начальник ГПУ перенесли истекающего кровью Паца в вагон и положили на диван. Оказавшийся случайно в поезде врач нашел его уже при последнем издыхании. Еще несколько минут, и Пац стал трупом.

Поезд тихо отошел от станции, увозя тело убитого комиссара.

Ни стрелявший, ни его сообщники, – а было очевидно, что он был не один, – схвачены не были.

Красная власть приступила к строжайшему расследованию.

16

Много после – ибо события так быстро назревали, что допрашивать по горячим следам не пришлось, – допрошенные в трибунале показали:

Начальник ГПУ заявил, что, когда он увидал упавшего Паца, первая мысль его была помочь ему и заслонить обожаемого начальника своим телом от дальнейших покушений, почему он и кинулся к нему.

Его помощник показал, что он сразу понял, что барышня в котиковой шубке была сообщница стрелявшего, и потому он ее схватил. На вопрос следователя, куда же она девалась, помощник смущенно ответил, что к нему подбежали два солдата в форме ГПУ и приняли ее от него. Кто были эти солдаты, он указать не мог. В волнении и в суматохе он не заметил их лиц.

Командир полка Выжва объяснил свое нахождение под столом в буфетной тем обстоятельством, что «товарищ комиссар, выйдя из станции, обеспокоились, не обронили ли они золотой портсигар в буфете, и послали меня искать. Я и не слыхал, как стреляли».