Книга История леса. Взгляд из Германии - Хансйорг Кюстер

Различные сферы лесопользования, несмотря на все установления, не были четко отделены друг от друга. Так что там, где прошла сплошная рубка, появлялись угольщики или крестьяне и вырубали растущие молодые деревца. Крестьяне также подбирали весь опад, все остатки, вырезали дерн, скармливали свиньям рассыпавшиеся желуди и буковые орешки. И как бы мог в таких условиях подняться молодой лес?

В XVIII столетии на значительной части Европы густых лесов уже не было. Где-то они исчезли чуть раньше, а где-то несколько позже, но общая степень лесистости дошла до минимума. В течение нескольких веков люди занимались колонизацией земель, организацией городов и других стабильных структур, обеспечивающих процветание ремесла и торговли. В результате большая часть лесов была уничтожена, лесные почвы истощены и обеднены, значительные площади заняли различные формы лугов, пустошей и пустырей: на северо-западе Европы и во многих горных регионах на них росли карликовые кустарники, а в теплых регионах на известковых почвах сложились остепненные участки с можжевельником. Активно шли карстовые процессы, почвенная эрозия, ветер приносил в безлесные земли песок, образуя обширные наносы. Даже дюны, которые в течение тысяч лет после окончания ледникового периода удерживались на месте корнями сосен и других растений, снова пришли в движение. Странствующие дюны погребали под собой поля, подворья и даже целые деревни. Привычной формой дикой природы (Wildnis) вместо леса стала пустошь (Heide). Причиной ее возникновения послужили сами люди, хотя они этого и не знали. Одиночество, которым грозила пустошь, вызывало у людей страх, ходить через безлюдную, пустынную глушь боялся не только «Мальчик с пустоши» из баллады Фридриха Хеббеля[86]. Но вызывала она и иные чувства, например, какие сумел выразить Фридрих Гёльдерлин в стихотворении «Написанное на пустоши»[87]. Поэт трепетно ожидает свидания с одинокой пустынью, здесь его ждет встреча с тысячелетними дубами, вблизи которых он чувствует свою причастность к истории. Пейзажи с одинокими развесистыми дубами писал и Каспар Давид Фридрих[88]; с тех пор их стали считать не только особенно живописными, но более того – воплощением традиции и самой природы, тем, что нуждалось и нуждается в защите. Многочисленные пастбищные дубы и буки остаются и сегодня памятниками природы, то есть находятся под специальной охраной.

Особенно ярко иллюстрируют вышесказанное выдержки из труда графа де Бюффона[89] «Естественная история», написанного в 1764–1765 годах и переведенного на немецкий язык Георгом Форстером[90] (в квадратных скобках – комментарий):

…[человек] понуждает живые творения к порядку, подчинению и согласию; он улучшает и украшает природу: обрабатывает, совершенствует ее, делает ее изысканнее. Он удаляет тернии и волчцы[91] [на землях, подвергаемых перевыпасу], высаживает виноград и розы [в садах]. Там лежит пустынная земля, печальная, где никогда не жили люди, где горные вершины затянуты густыми черными лесами. Деревья, потерявшие кору, лишенные вершин, скрюченные, ветхие или потрескавшиеся от старости [все эти формы роста деревьев – следствие чрезмерного пользования!], а другие, число которых еще более, простершись у наших ног, чтобы разложиться на куче уже прогнившего дерева, душат и хоронят под собой готовые взойти всходы. Природа, которая в иных местах девственно блистает, здесь кажется отжившей; Земля, отягощенная руинами того, что сама и произвела, несет здесь на себе не цветущую зелень, а груды отходов и отжившие свой век деревья, отягощенные паразитическими растениями, мхами и губками, нечистыми плодами гниения. Во всех низинах стоят здесь мертвые воды, и нет у них ни стока, ни течения; илистая почва не твердая и не жидкая и потому недоступная, непригодна ни для обитателей суши, ни для обитателей вод. Болота, затянутые водными травами с тошнотворным запахом, питают лишь ядовитых насекомых и служат прибежищем нечистых тварей. Между болотами и отжившими лесами, на холмах, лежит земля пустошей и жалких пустырей, ничем не напоминающая наши луга. Сорные травы [то есть те, которые не поедались скотом], растут там поверх трав добрых, удушая их. Это не та изысканная зелень, которую можно назвать пеной земной, не те цветущие долины, которые издали являют взору свои прекрасные богатства; это дурные растения, жесткие, колючие, цепляющиеся друг за друга травы, которые, кажется, не держатся корнями в почве, а, цепко переплетаясь, все больше высыхая, теснят друг друга, образуя грубое одеяло толщиной в несколько башмаков. Ни улицы, ни селения, ни даже следа разумного существа не увидеть в этой пустыне. Если человек захочет пройти по ней, ему придется следовать тропами диких зверей и быть все время настороже, чтобы не стать их добычей. Их рычание пугает его. Ужас пробегает по спине, даже если эти пустынные долины молчат. Невольно оглядывается он вокруг и произносит: природа отвратительна, она испускает последний вздох. Я, только я один, могу одарить ее жизнью и прелестью.