Книга До последнего мига - Валерий Поволяев

— Рекс! Рекс! Рекс!

В ту же секунду услышал далёкий лай и подумал, что от радости у него может остановиться сердце.

Рекс появился не один — вместе с ним шёл мужчина, одетый в захватанный полушубок, обутый в унты, на голове у него богатым птичьим гнездом сидела рысья шапка. Вид у мужчины был озабоченным, лицо — знакомое; Батманов узнал его и поспешил навстречу. Это был водитель, который несколько раз приезжал к ним в деревню, привозил железо для крыш, уголь, один раз даже останавливался у Батманова на ночь, но это было давно.

Увидев Батманова, человек в захватанном полушубке остановился, произнёс обрадованно:

— Слава богу!

— Что-то случилось?

— Я-то думал, что здесь труп… Слава богу, что нету никаких трупов.

— Закурить есть? — спросил Батманов.

— Есть.

Пришедший работал на «Урале» — сильной неприхотливой машине, которая готова трудиться на здешних дорогах до такого предела, что порою, бывает, она срабатывается совсем, из выхлопной трубы вылетают горелые гайки с болтами, а машина всё ещё ходит по земле, пыхтит; перевозит грузы, служит людям. И рассказал водитель Батманову штуку следующую…

Дорога, пролегавшая в пяти километрах от базы, которую охранял Батманов, не принадлежала к числу оживлённых, выпадали дни, — особенно по осени, — когда в течение суток там ни разу не громыхал мотор автомобиля, дорога была удручающе пуста…

Водитель этот шёл порожняком, за грузом, по пути присматривался, нет ли где гибельных мест, — земля хоть и была прихвачена морозом, но не настолько, чтобы держать тяжёлую технику, — если видел где-то вязкое гибельное оконце, выступившее на поверхности дороги, то отмечал его про себя, чтобы на обратном пути не угодить, — и вдруг увидел собаку, очень схожую с овчаркой… Собака смело выскочила на дорогу…

Подпустив машину ближе, собака легла прямо в колею — она останавливала «Урал». Водитель выматерился и нажал ногой на педаль тормоза. Затем высунулся из кабины и заорал что было силы — ещё не хватало задавить пса. А собака поднялась, виновато вильнула хвостом и устремилась на пешеходную, слабо темнеющую тропку, приглашая водителя с собой.

Тот сразу понял, что собака зовёт последовать за ней — язык таёжных псов был ему хорошо известен, он с раннего детства ходил на охоту, знал, что это означает.

Раз зовёт — значит, где-то неподалёку в беде находится человек. Водитель немедленно заглушил мотор «Урала» и по тропке устремился за псом…

Он минут двадцать посидел у Батманова на пороге, восхищённо крутя головой и поглаживая Рекса по загривку, выпил чаю, на прощание вновь потрепал пса и произнёс с завидующим вздохом:

— Не голова у собаки, а дом советов. Мне бы такого Рекса… Он же у тебя, хозяин, на «пять» отработал вариант номер один, обязательный для всякой охотничьей собаки — спасение хозяина… Сам погибай, а хозяина выручай! Молодец, Рекс!

Рекс сидел напротив гостя, внимательно слушал и кивал тяжёлой широкой головой…

Водитель оставил Батманову все сигареты, что имелись у него, по тропке устремился к дороге. На ходу оглянулся, махнул рукой прощально и исчез за поворотом.

А Батманову сделалось грустно, внутри у него, что-то шевельнулось, в висках потеплело — случайный человек ушёл и он снова остался один… Впрочем, в тайге к этому ощущению не привыкать — оно сопровождает человека всю его жизнь, это раз, и два — у него есть Рекс.

2

Летний сезон закончился благополучно — одна из буровых бригад нащупала золотое тело, с трёх скважин были сняты положительные керны, и это было победой. Золотоискательская артель устроила прямо в горах большой сабантуй, вертолётом доставили водку и шампанское, привезли хорошую закуску и громыхнули большим салютом из пробок. Батманову в его медвежий угол родители также привезли две бутылки шампанского и пару дубинок твёрдой, как железо, копчёной колбасы (продукты совершенно несочетающиеся, шампанское и колбаса, но Батманов махнул на это рукой — в тайге всё сойдёт), передали также наказ начальства:

— Выпей, дядя Батманов, за то, чтобы в горах город вырос!

Предложение было хорошее, и Батманов выпил. Склады, которые он охранял, здорово расширились — добра в них было видимо-невидимо.

Осень на Севере, особенно в предгориях Полярного Урала, бывает яркой, как огонь, и очень короткой — не успеешь оглянуться, как в небе уже слышатся тоскливые голоса лебедей-шипунов. А шипуны, как ведомо всем, лучше всякого барометра чувствуют морозы, хорошо знают, когда на землю падает снег непрочный, мимолетный, временный, и когда — такой, что до весны уже не стает, прикипит к земле так, что содрать его можно будет только лемехом бульдозера. Шипуны — это примета, эти птицы уходят на юг последними, приносят холода, после них на землю опускается настоящая стужа, стискивает земной шар так, что его только гранатой и можно взять.

Время наступило непростое. В тайге объявилось много праздно шатающихся людей. Бомжи занимают брошенные геологами поселки, разоряют их, жильё превращают в нужник, а места, где когда-то обитали люди, радовались, работали и пели песни — в мусорные ямы, и когда Батанов видел такие посёлки, у него в ушах обязательно возникал тревожный звон — повышалось давление, а от сравнения настоящего с прошлым просто разрывалось сердце. Неужели у богатой земли здешней нет хозяина? Задавал Батманов этот вопрос сам себе и не находил на него ответа. Да и не он должен отвечать — другие люди.

Иногда вечером, когда Батманов сидел у порога своей избы, слушал таёжную звень, Рекс подходил к нему, ложился у ног и задумчиво опускал на лапы тяжёлую морду — он переживал вместе с хозяином.

Всё лето в лагерь, который охранял Батманов, по реке доставляли грузы, забили добром всё склады, на двери повесили замки. Надо заметить, что Батманов относился к этим замкам, как к обычным железкам, которые можно расколупать обыкновенной отвёрткой или даже ногтём, для ребят, что ныне ходят по тайге, раскурочить такой замок — всё равно, что муху сбить плевком с подоконника.

Обходя каждый день склады и осматривая замки, Батманов вздыхал удручённо:

— Товаров понавезли на многие миллионы, а замки поставили копеечные… Разве это дело? Здесь же не Москва, где по первому тревожному пуку прибегает вневедомственная охрана, здесь — тайга. А в тайге и закон — тайга.

Над лагерем шумели высокие деревья. Сосны, лиственницы, ели, берёзы. Лиственницы по осени делались ярко-жёлтыми, светящимися, будто их облили расплавленным металлом. И источали эти свечки по всей тайге свой диковинный свет.

Утром, на рассвете, ветки лиственниц, окружавших базу, облюбовывали себе глухари, они неуклюже громоздились среди хвои, будто некие языческие изваяния, бормотали что-то себе в бороды, переговаривались друг с дружкой, голоса их были хриплыми и нежными одновременно.

Перестрелять стаю глухарей не составляло никакого труда, но Батманов не делал этого: во-первых, каков прок от победы над безоружной птицей, a во-вторых, ему не нужно было столько мяса, стоит температуре на улице подняться на несколько градусов — и все глухари протухнут, в-третьих, такие выстрелы были бы просто-напросто подлыми. Батманов в таких случаях никогда не нажимал на спусковой крючок ружья. В детстве у него была пара случаев, когда и голоден был, и жадность одолевала, но с той поры он себе этого не позволял. А потом, прилёт непуганых глухарей в гости такой восторг в душе рождает, что… В общем, описать это невозможно.