Книга Феникс в полете - Шервуд Смит

Потом он оглянулся на то, что осталось от оборонявшего мостик расчета. Почерневшие трупы, спекшиеся в единую массу с покореженной чудовищным жаром броней; из трещин в обугленной плоти сочилась густая красная жижа. Только на нескольких из лежащих пехотинцев виднелись следы лучеметных разрядов – некоторые из них, возможно, были даже еще живы, хотя Хрим сомневался, что они протянут долго. Замысловато выругавшись, он уставил лучемет в треснувшее забрало неподвижного пехотинца и нажал на спуск.

Краем глаза Хрим уловил какое-то движение. Он поднял взгляд и уставился прямо в лицо Норио. Широко раскрытые глаза темпата казались безумными, и на мгновение Хрим увидел в них собственное отражение – кроваво-красное от пылающего в шлеме поверженного пехотинца огня, окутанное дымом и сладкой вонью горелого мяса. Достаточно кошмарное зрелище; во всяком случае, его хватило, чтобы Хрим очнулся от охватившего его помрачения.

Он снял палец с курка и медленно выпрямился. В наступившей неестественной тишине он услышал дыхание Норио и собственный тихий смех.

– Насыщение, Йала, – прошептал Норио, обводя взглядом разгромленное помещение и техников на мостике – кого скорчившегося от боли, кого застывшего от потрясения. Все до одного избегали воспаленного взгляда Норио; Дясил отшатнулся, когда темпат вдруг двинулся с места. Взмахнув полами одежды, тот склонился и дотронулся рукой до умирающего матроса из лучеметного расчета, осторожно откинул ему волосы с глаз, опустился рядом с ним на колени и замер. Хрим услышал его прерывистое, свистящее дыхание сквозь зубы. Матрос дернулся и умер. Темпат выпрямился, бросил на Хрима мутный взгляд и молча вышел.

Дясил облизнул растрескавшиеся губы, исподтишка косясь на капитана, и Хрим вспомнил, что панархисты вывели из строя их компьютер. В другой обстановке Хрим мог бы и отдать Дясила Норио за то, что тот не смог помешать этому, но не сейчас.

Он снова посмотрел на экраны.

«Ты поплатишься за это собственной шкурой, Фазо!»

– Дясил, Эрби, – произнес он вслух. – Выясните, что происходит внизу. – Голос его звучал ровно, почти без эмоций, и оба поспешно углубились в работу. – Метиджи, санитары, уберите их отсюда. – Он махнул стволом лучемета в сторону мертвых и раненых.

По мере того как на мостик поступали доклады из разных точек корабля – нападавшие и там потерпели поражение, – жизнь на нем постепенно возвращалась в нормальное русло. Однако когда новая смена пришла заступать на вахту, им пришлось обходить Хрима – тот так и стоял у люка с лучеметом в руке, тупо глядя на разгромленный корабль.

* * *

– Внимание, Бикара! – Танри ткнул пальцем в главный экран. Стрелки курсоров сошлись на точке в левом верхнем его углу, и из этой точки протянулась к зависшему в центре экрана «Эстилу» светло-голубая линия. Изображение уменьшилось – в нижней части экрана открылись три окна, на которых виднелись все три зависших над планетой рифтерских эсминца.

– Сближение с целью номер один под прикрытием славного мусорного рифа Банн-Утуло.

Танри даже улыбнулся, столько гордости было в её голосе. Даже прожив внизу, на планете двадцать лет, она до сих пор считала орбитальное поселение Банн-Утуло своей родиной. В свое время её преданность вместе с поддержкой клана Утуло оказали совсем еще молодому Архону неоценимую услугу. Танри улыбнулся про себя, вспомнив слова того репортажа двадцатилетней давности по поводу его вступления в должность: «Верность высокожителя по отношению к нижнестороннему Архону...»

«Впрочем, я давно уже не тот».

Да, он действительно сильно изменился по сравнению с тем последовательным геоцентриком, каким был когда-то; это он видел хотя бы по недоумению на лице Себастьяна. Его друг верно и с толком служил Панарху на посту регата, преодолел за свою карьеру много тысяч световых лет, но так и остался нижнесторонним до мозга костей. Во всяком случае, жаргон высокожителей оставался для него бессмысленной тарабарщиной.

– Древняя разновидность инфоснаряда, – пояснил Танри. – Не такая хитроумная, как нынешние, конечно, но вполне эффективная. Она таилась в скоплении обломков, выпущенных с синка Банн-Утуло.

– Последний из тех сюрпризов, о которых вы говорили сегодня, – из числа заготовленных вашими недоверчивым предшественником? Ирония и паранойя в равных пропорциях? – Уголки губ Себастьяна чуть изогнулись в улыбке.

– Именно так! – усмехнулся Танри. – Возможно, поэтому он до сих пор известен как Глефин Угрюмый – единственный из всей династии Фазо, начисто лишенный чувства юмора. Этой своей каверзой он, например, очень гордился.

Еще один беззвучный удар сотряс штабное помещение, и на этот раз он сопровождался волной тошноты. Танри поднял глаза на Себастьяна и увидел по его лицу, что тому тоже дурно.

Танри повернулся к экрану – там загорелся огонек, означающий, что компьютер подстраивается. Краешком сознания он отметил про себя, что задержка сигнала составляет почти шесть секунд. Напряжение Щита сказывалось на работе компьютеров.

– Жаль только, мы не можем подарить остальным их эсминцам ничего серьезнее булавочного укола, – продолжал он, помолчав немного. – Впрочем, рядом с ними и обломков меньше.

Внезапно рядом с одним из двух оставшихся рифтерских кораблей сверкнула вспышка, и маленькое светлое пятнышко стремительно рванулось из этой точки к нему. Два пятна – большое и крошечное – слились в одно, и техники за пультами встретили это восторженными криками.

– Попадание абордажной шлюпки в «Цветок Лит». – Голос Бикары почти не выдавал её возбуждения, а руки продолжали неторопливо, но уверенно порхать над клавишами. – Никаких радиосигналов не перехвачено.

– Им сейчас хватает хлопот и без того, чтобы предупреждать других рифтеров, – заметил Танри.

Омилов снова не услышал в его голосе и тени раздражения, и в который раз восхитился выдержкой своего друга. Они помолчали еще немного; тишину нарушали только редкие доклады Бикары о тактической обстановке. От морской пехоты не было ни слова. «Как мы узнаем, если они потерпят неудачу? – подумал Омилов, но тут же вспомнил лицо рифтера. – Уж он-то, несомненно, известит нас об этом – вместе с ультиматумом».

– Леггем Филд докладывает о готовности к старту, – сообщила Бикара.

– Отлично, – кивнул Танри.

Спустя несколько секунд рядом с третьим рифтерским эсминцем сверкнула маленькая искорка, но прежде чем Омилов успел спросить у Архона, что это, окно на экране, показывавшее корабль, вспыхнуло яростным светом и на минуту померкло. «Эстил», – вспомнил Омилов, и испытал вдруг удовольствие от того, что может понять хотя бы часть того потока информации, в котором так свободно ориентировался Архон. Когда окно включилось снова, от эсминца не оставалось уже ничего, кроме бесформенного светлого клубка.

– Глефин Угрюмый смеется последним! – воскликнул Омилов. – Что это было?

Танри довольно ухмыльнулся.

– Это, мой друг, была гигатонная атомная бомба четырехсотпятидесятилетней давности. Как видишь, его старое завещание исполнилось. Старину Глефина до слез огорчало то, что ему так не доведется увидеть свои ловушки в действии, так что он завещал забальзамировать себя после смерти и замуровать в это оружие – по его словам, он вложил в эту штуку так много труда, что хочет присутствовать при том, когда она сработает. Собственно, мой пра-пра-прадед только поэтому и оставил ее, когда очищал ближний космос в правление Берджесса II.