Книга Владимир Мономах - Борис Васильев

И воевода Отдельной дружины Железян, и хан вольной половецкой орды Иляс, и все прочие, кто считал опального Мономаха своим другом, подолгу гостили у него. Все, кроме двоих — наместника великого князя Киевского Ратибора и его побратима Добрыни, ныне заседавшего в Боярской думе. Но ведь они когда-то, в далекой юности, принесли ему, князю Мономаху, роту на верность, и в случае острой необходимости эта рота заговорила бы в их сердцах, в чем Мономах был абсолютно уверен.

— Ищите радость в дружбе, — сказал ему Меслим, — в дружеских пирах!

Вот опять два дня они весело пировали, радуясь суровому повелению великого Киевского князя. Но страсти на то и страсти, чтобы изматывать душу. И, помаявшись, Мономах сказал супруге, что хотел бы выехать на охоту в Дикую Степь.

— Возьми кого-нибудь с собой, мой князь, — вздохнула Гита. — Мне будет спокойнее.

Мономах в ответ лишь улыбнулся.

— В детство нельзя вернуться даже с тобой, моя королева. Помнишь, я рассказывал тебе, как убил барса? А ведь мне тогда было всего тринадцать лет. И матушка сказала мне, что вслед за первым я убью еще не одного барса, любовь моя. А матушка никогда меня не обманывала.

— Тебе нужно записать это для наших детей, — улыбнулась Гита.

— Зачем?

— Чтобы они знали, каким отважным и скромным был их отец. И передали бы это своим детям и внукам. Напиши «Поучение детям». Обещаешь?

— Обещаю, моя королева.

— Благословляю, мой витязь.

Гита перекрестила мужа. Владимир тоже осенил себя крестным знамением, поцеловал супругу и вышел.

На конюшне оседлал жеребца. К сожалению, уже не того, гнедого, что помог ему тогда убить барса, но тоже отлично выезженного, понятливого… Осторожно вывел его со двора, вскочил в седло и неторопливо зарысил в Дикую Степь.

Странная перемена произошла в его душе. Обычно о детстве, умиляясь и вытирая слезы, вспоминают старики. А он вспомнил о нем в тридцать с небольшим, полный сил и энергии, и без всякого умиления. Но ах, как жгуче хотелось вернуться туда, как хотелось…

Меж степью, входящей в состав Черниговского княжения, и Степью Дикой не существовало видимых границ, однако князь Мономах четко ощущал еще с детских лет разницу. В Дикой Степи и дышалось по-иному, взор не утыкался ни в горы, ни в леса, ни в людские селения, — и Мономах чувствовал ее кожей, всем телом, а особенно — запахом. Остановил жеребца, не спеша, полной грудью вздохнул. И Дикая Степь щедро бросила в него свои сказочные ароматы.

«Теперь я понимаю тоску кочевников, — подумал Мономах. — Понимаю, почему так быстро они умирают в неволе. От такой тоски никуда не спрячешься, никуда не укроешься, никуда не убежишь. От нее можно лишь умереть…»

Еще раз глубоко вздохнув, он вспомнил вдруг, что за границами Руси нет подобных ароматов. Нет нигде. Ни в Дании, ни в Польше, ни в Богемии. Вот, понял он, мы, жители Руси, тоже с детства отравлены ароматами степей, они в нас навсегда… И подумал Мономах, что русскому человеку за рубежами Руси тоже и тоскливо, и тошно. Где бы он ни был — тошно. Ибо надышался он вольной степью с самого раннего детства, она — в нем, в его сердце, в его душе. Недаром за границей Руси нас сразу же узнают: походка у нас иная, что ли?.. Узнают, обходят стороной, побаиваются… Побаиваются Дикой Степи, которой надышались мы на всю жизнь…

Жеребец несогласно фыркнул.

— Что, с толку я сбиваюсь? — весело спросил у него Мономах. — Я же на охоту выехал. Как по-твоему, в Европе есть охотники?

Жеребец настороженно поднял уши.

— Правильно говоришь, есть. Что у них там водится? Да кабаны, что ж еще! Кстати, и нам самая пора одного завалить. Давно свежей свининкой на пиру не баловались. — Мономах чуть шевельнул шенкелями, и добро выезженный конь тотчас тронулся с места.

Как эта идея пришла в голову Мономаха, он не задумывался. Знал лишь, что из Европы мысль явилась и ее во что бы то ни стало надо осуществить. Привстав на стременах, он стал разглядывать, где пасутся свиньи. И углядел, сказав жеребцу:

— Вон они.

В низинке они паслись. Там болота начинались, цапли гордо выхаживали, а рядом — свиньи. Мономах прекрасно знал об особой их осторожности, да и вожак стада кабан бдительно охранял своих свинок. Клыки и силища его таковы, что он вступает в схватку с самим медведем и чаще всего в этой схватке побеждает.

Ехать к кабану на жеребце было нелепо. Кабан, издали увидев всадника, тут же загнал бы своих маток и поросят в места непроходимые. Охотиться следовало пешим, с мечом в руке, и очень осторожно — прячась, подкрадываясь.

— Стой-ка здесь, — шепнул Владимир на ухо жеребцу.

Жеребец согласно кивнул, остановился.

Князь Владимир осторожно спешился, на всякий случай оставив меч в ножнах: вдруг блеснет и кабан заметит меч и тут же спрячет своих маток. Маленькие и злые глазки вожака были зоркими.

Красться Мономах умел, недаром считался на Руси одним из лучших охотников. Беззвучно шел он к болоту, осторожно раздвигая высокую траву. Ему уже слышалось, как аппетитно хрумкают свиньи коренья болотных растений, как сопят…

И тут из высокой сочной травы вылетел кабан. Молча, пригнув к земле огромное рыло, выставив острые загнутые, как клинки, клыки, удар которых легко вспарывал медведю живот, вожак свиного стада мчался прямо на нарушителя границы.

О том, чтобы вырвать меч из ножен, Мономах не успел даже помыслить. Единственное, что успел, так это повернуться к кабану боком. И кабан промчался рядом, сорвав своей холкой меч с княжьего бедра. За считаные секунды, пока кабан яростно расправлялся с его оружием, князь успел кликнуть своего жеребца и выхватить из голенища нож, который брал на охоту для разделки дичи. Нож был острым, как бритва, но таким же, как бритва, маленьким. Он никак не мог бы пробить кабаньей шкуры, но все же, все же оружие.

Жеребец примчался в то мгновение, когда кабан, растоптав ненавистный ему человеческий запах на мече, решил поквитаться и с человеком. Но, развернувшись, он сразу остановился, наткнувшись еще на один запах. Он знал, что так пахнут лошади, но он никогда не вступал с ними в схватку, потому что уж слишком эти звери были для него большими, загадочными и… безопасными, поскольку ничего хищного в их запахе не было.

А тут жеребец громко вдруг заржал и унесся куда-то ввысь, встав на дыбы. Это кабана не испугало — он вообще не ведал страха, — но удивило и озадачило. Решив в это мгновенье никогда не связываться с лошадьми, он недовольно хрюкнул, отступил в болотные заросли и сразу в них исчез.

— Вовремя же ты, — сказал Мономах жеребцу. — Прими мою благодарность. — И поцеловал жеребца в лоб.

2

Дома он рассказал эту историю Гите. Рассказал весело, со смехом, но королева не разделила его веселости.

— Не забудь детям своим поведать, как ты чудом спасся от кабана, — сурово сказала она ему. — Твои ошибки и неудачи куда важнее и полезнее для детей, чем все твои доблести.