Книга Биография smerti - Анна и Сергей Литвиновы

Таня прибавила шагу. Будто кино, довольно страшное: почти отвесно уходит в небо скала... далеко внизу, на дне пропасти, деловито звенит речушка. И в ней – несолидным черным пятнышком – беспомощно раскинул колеса черный «Мерседес»...

«Высота – метров сто, – быстро прикинула Татьяна. – Улететь вниз, да еще на скорости... Тут вообще без вариантов...» А может, это другой «Мерседес»? Не тот, в котором ехала Марина Евгеньевна?

– Куда, куда? Дальше нельзя! – рявкнул на нее потный милицейский сержант.

Огороженный лентой участок дороги. Черный след шин – обрывающийся у края. Покореженное деревце. Сломанное бетонное ограждение...

– Мне можно, – отмахнулась от милиционера Татьяна.

– С чего бы? – похотливые глазки стрельнули в декольте сарафанчика.

– Я – секретарь Марины Евгеньевны Холмогоровой, – с нажимом произнесла Татьяна.

Встретила непонимающий взгляд сержанта и добавила:

– Это она в том «Мерседесе» ехала...

– Я должен проверить ваши документы, – хмуро потребовал тот.

Вот дуболом! Можно подумать, он знает, как в действительности зовут секретаря погибшей.

– Пожалуйста, – протянула Таня свои водительские права.

– Ладно, – буркнул сержант и неохотно приподнял ленточку заграждения, – проходи.

И Таня краем глаза подметила: оставшиеся за оцеплением зеваки смотрят на нее с нескрываемой завистью.

Она подошла к краю обрыва, снова глянула вниз. Речушка шипела, будто возмущаясь, что путь ей преградил «Мерседес». Высота пугала. Вроде бы: жалкие сто метров для парашютистки ничто, а голова закружилась. Да еще и трясти начало. Таня попыталась унять дрожь, обхватила плечи руками, только не помогло. Еще и губы к тому же предательски заплясали.

– Дамочка, только не надо тут истерик! – строго велел милицейский.

– Я... Нет, я в порядке, – попыталась уверить девушка.

А сержант деловито велел:

– Ну, раз в порядке, тогда стой тут и жди.

– Так нечего, по-моему, ждать... – пробормотала Садовникова.

– Как нечего? – удивился милиционер. – Сейчас машину поднимем. Опознаешь тех, кто внутри.

Таня думала, что ждать придется долго. Она успела заметить: тут, на юге, работают обстоятельно, неспешно. А что люди в пробке томятся – всем наплевать. Впрочем, сейчас как раз чем дольше, тем лучше. Потому что Марина Евгеньевна для нее жива – пока она не увидела ее навеки застывшее лицо...

Но сегодня – будто назло! – все проделали оперативно. Сначала двое спасателей ловко и быстро, будто в фильме «Скалолаз», спустились в пропасть. Осмотрели машину. Что-то показали руками тем, кто остался наверху.

«Один, один...» – зашелестели рядом голоса.

К Тане подошел тот же сержантик. Строго спросил:

– Сколько человек находилось в машине?

– Должно быть четверо. Сама Марина Евгеньевна, ее помощница и зам, – пробормотала Татьяна. – Ну и водитель.

Снова суета, непонятный, будто в передаче для немых, обмен жестами со спасателями.

– Один человек. Женщина. Примерно сорок пять лет.

Она. Холмогорова. Но где же остальные?

– Готовьте кран. Можно поднимать... – последовала команда.

Еще четверть часа – и «Мерседес» уже стоял на дороге.

Таня готовилась к жуткому, хуже чем в фильме ужасов, потому что реальному, зрелищу. Кровь, покореженный металл, перекошенное в смертельной гримасе лицо... Но Марина Евгеньевна ее пощадила. Да, машина разбита. Весь бок всмятку, на месте фар и габаритных огней зияют осколками дыры, окна выбиты. Но тело внутри – с двух сторон зажатое сработавшими подушками – почти не пострадало.

Татьяна одной из первых увидела знакомый высокий лоб... спокойно прикрытые, будто женщина прикорнула после массажа, глаза... и даже нижняя губа властно оттопырена, как у живой... Сейчас проснется и начнет, как привыкла, приказывать, возмущаться, распекать. Хотя нет. Не начнет. Слишком неестественно вывернута рука. И вдоль крыльев носа уже проступила безнадежная синева...

– Она? – впился взглядом милиционер.

Таня всхлипнула:

– Да.

– А где тогда остальные? – зашелестело в толпе.

– Не знаю... – пробормотала Садовникова.

И тут раздалось истошное:

– Танька!

Девушка вздрогнула, обернулась.

За оцеплением, в первом ряду любопытных, стоял Антон Шахов. На его плече висла Нелли. Оба выглядели бледными – но совершенно здоровыми.

– Она сама нам сказала... – виновато, уже в десятый, наверное, раз повторял Антон, – сама Марина Евгеньевна... Сколько, говорит, можно по углам обжиматься...

Осиротевшие служащие миллионерши Холмогоровой возвращались домой.

Все те же лица: водитель, охранник, Фаина, Таня. И внезапно воскресшие Антон с Нелли. Впрочем, как оказалось, те и не умирали.

– Мы все дела к двум часам переделали, – лепетал Антон, – ну и решили в «Юноне» пообедать. Марина Евгеньевна такая веселая была... Когда ели салат, ей кто-то позвонил. Чего-то, видно, хорошее сказал – она прямо расцвела. Попросила вдруг шампанского, представляете? А потом на нас смотрит и говорит: «Ну, что, голубки? Сколько еще будете тянуть?» Мы ей: «О чем вы, Марина Евгеньевна?» А она: «Можно подумать, я не знаю про вашу любовь-морковь!» Мы говорим: «Да мы вроде и не скрываем». И она вдруг: «А жениться не собираетесь?» Я ей: «Собираемся, да все не до того. Это ж свадьба, костюм, тусовка...» И Нелька мне вторит... Ну, а Марина Евгеньевна: «Нет, ребятки, так дело не пойдет. В моем доме никакого блуда!» Хохочет и хватает телефон, набирает номер. Мы только потом поняли, что в загс звонит, у нее ведь везде знакомые... Быстро поговорила и велит: «Вот прямо сейчас и идите. Оставите заявы. А в ближайшую субботу вас распишут». Нелька пищит: «Ой, а у меня с собой и паспорта нет!» А Марина Евгеньевна ей: «Ерунда. Раз я за тебя попросила – и без паспорта заявление примут».

Антон виновато вскинул глаза и закончил:

– С ней ведь не поспоришь... Вот мы и поехали в загс...

И тихо добавил:

– Только Марина Евгеньевна сказала, что ждать она нас не будет. Велела обратно на такси добираться...

Все промолчали.

– Если бы мы только знали... – потерянно произнесла Нелли.

Снова молчание. И, после паузы, полный ненависти голос Фаины:

– Лучше б вы... оба... в той машине были! Так нет же, живые, здоровые!

Антон побледнел еще больше. Нелли всхлипнула. И уже до самой Красной Долины в машине не раздалось ни звука.

Смерть Холмогоровой выбила Таню из колеи. Хотя вставать к обязательному, в семь утра, завтраку больше не требовалось, она все равно проснулась в шесть тридцать. За окном – пусть и лето в разгаре – чернота. Солнце из-за высоких гор вставать не спешит. В комнате приятно, прохладно, в доме тихо, спать бы да спать. Но сколько ни вертелась Татьяна на огромной кровати, как ни устраивалась поудобнее, а заснуть больше не удалось. Только закрывала глаза – перед мысленным взором лицо Марины Евгеньевны вставало... Казалось бы: ей-то что переживать? Знакомы ведь всего несколько дней, и самодуршей покойная была, каких свет не видывал, аж пару раз самой ее убить хотелось. А теперь вдруг – жаль. Никому не дай Бог такой смерти: в яркий летний день, в паре десятков километров от теплого моря, в шикарной машине... И никакие миллионы не спасли, и никакие личные бассейны больше не понадобятся. Авария, нелепая гибель. И главное: с каждым может случиться. До чего жестокая штука – жизнь!