Книга Фрейд и его госпожа - Лариса Соболева

– Не наговаривай на себя. Я своему «господину мужу» тоже поклонялась, пока он меня не выставил. Поехали? У меня там такой пирог с яблоками… Надеялась, праздновать будем, ничего, мы и без повода его съедим. Птенчики, ко мне, ко мне! Едем кушать пирог!

Шурик на всякий случай украл у папы газовый пистолет – вряд ли Зойка сможет отличить боевую пушку от ее подобия. Сказал маме, будто едет на мальчишник с однокурсниками. Та покивала и пробубнила: мол, знаем мы, какие у этих мальчишек кудри, каблуки и юбки. Ну и пусть она так думает. В дороге он особо не раздумывал, дорога и без того – риск, а, приехав в Никищиху и остановившись неподалеку от дома тети Вари, он тщательно, по пунктам, обдумал свою тактику. В душе Шурик торжествовал: скоро он расколет преступницу и доставит ее в отделение к… Викентию! К нему, к нему, чтобы тот не заносился. Главное – атаковать Зойку, не давать ей времени на обдумывание своих действий.

Ага, она вышла из дома! Не напялила в этот раз на себя маскарадный костюм мальчиша-плохиша – в платье обрядилась и двинулась по улице в сторону станции с хозяйственной сумкой в руке. Шурик, тронув авто с места, со скоростью черепахи догнал ее. Высунувшись в окно, крикнул:

– Извините, Зоя Аркадьевна, мне необходимо с вами поговорить.

Она остановилась, развернулась к нему лицом. Увидев за рулем мальчика, дерзко спросила:

– А ты кто такой?

– Садитесь ко мне в машину, – открыл он дверцу.

– С какой стати?

– Меня прислали из городской прокуратуры.

«Прокуратура» – магическое слово не только для бывших заключенных, а для простых граждан, не совершивших ничего незаконного, тоже. Зоя под воздействием этого слова села в машину, насторожилась, одновременно она исподволь оценивала этого мальчика.

– Меня зовут Шурик, я прохожу практику в прокуратуре, вот моя зачетка. К сожалению, временного удостоверения я не успел получить… – Зря он столько наговорил. Удостоверение она не спрашивала, ее долбануло слово «прокуратура», а он ей зачетку сует! Надо расслабиться и говорить с позиции силы. – Меня прислали к вам выяснить кое-какие детали. Не волнуйтесь, я задам вам всего несколько вопросов.

– Ты сам не волнуйся, – сказала она, пронизывая его стальным взглядом. – Что надо?

– Где вы были вечером двадцатого июля?

– Дома. Постой, это же ты спрашивал дорогу до станции?

– Я, – сознался он. – Проверка… плановая.

– Ну-ну, – усмехнулась она. Внешне Зоя выглядела уверенной и спокойной, в то время как самозванец весь покрылся предательским потом с головы до ног. – Так что там случилось двадцатого июля?

– Вы знали, что ваш бывший муж в этот день женится?

– Я с ним не контачу.

– То есть не знали. – Шурик затормозил, забыв все, о чем он собирался расспросить ее, видимо, от волнения. Ой, нехорошо, нехорошо! Ведь он продумал каждый вопрос, логически выстроил последовательность! А если прикинуться шлангом?

– Знаете, я только учусь, опыта у меня – ноль, мне сложно вас допрашивать… Давайте поедем в прокуратуру, и вы там подробно следователю… У меня такие инструкции есть: если не справляюсь, доставить вас туда.

– В город?! – ужаснулась Зойка. – С ума сошел, мальчик Шурик? Вечер уже! А назад я потом как вернусь?

Ух ты, подействовало!

– Электричкой, – сказал он. – Я вам дам денег.

– Нет уж, миленький, вспоминай, что там тебе велели узнать.

– Ну, раз вы просите… Короче, кто подтвердит ваше алиби?

– На какое время?

– На двадцатое.

– Число – это понятие растяжимое. Утро, день, вечер?

Опять промах, но, к счастью, небольшой, дело поправимо. Шурик продолжил увереннее:

– На весь вечер. Примерно до одиннадцати вечера.

– Тетка подтвердит.

– Тетка не годится, она – лицо заинтересованное…

– Слушай, а что случилось в это время, чего ты ко мне привязался? – взяла агрессивный тон Зоя.

– Примерно в половине одиннадцатого в ресторане «Три пальмы» была убита новая жена Кирилла Андреевича Тамара, на которой он женился в тот день.

И вдруг… Нет, что это за реакция?! Зоя расхохоталась, будто перед ней клоун выступал! Шурик опешил, таращась на нее во все глаза, обиженно вымолвил:

– Не понимаю, чему вы радуетесь?

– Прямо на свадьбе? – хохотала жестокосердная Зойка. – Так ему и надо! А почему же не его замочили? Он этого вполне заслуживает.

– Вы, Зоя Аркадьевна, отдаете отчет своим словам?

– Отдаю, отдаю! Слышь, а я тут при чем? Мне шьете ее труп, что ли? У вас в прокуратуре одни болваны штаны протирают? На хрен мне его новая жена?

– Не горячитесь, Зоя Аркадьевна. Сначала подозрения пали на Кирилла Андреевича…

– Это правильно, – утирая слезы, выкатившиеся от смеха из уголков ее глаз, вставила она. – Он запросто так может любого заделать.

– Но позже экспертиза установила, что лезвие бритвы метнули с нижней площадки, а Кирилл Андреевич в это время стоял на балконе… э… вместе с Тамарой. Поэтому следствие устанавливает алиби всех, кто, так или иначе, конфликтовал с Кириллом Андреевичем. У вас ведь были… гм… весьма неприязненные отношения?

– У него, может, и неприязненные, а у меня… ненависть. Лютая!

– Особо проверяются лица, вернувшиеся из мест лишения свободы. – Шурик намеренно говорил сухим юридическим языком, чтобы она не сомневалась, с кем имеет дело. – Ко всему прочему есть свидетели, видевшие, как вы ночью неоднократно стояли у ограды дома Кирилла Андреевича, даже пытались пробраться к нему в дом…

– Вспомнила! – азартно хлопнула себя ладонью по колену Зоя.

Если говорить о ее темпераменте, то, насколько был осведомлен Шурик, она по всем признакам была холериком с перепадами в меланхолию, а такие люди весьма непредсказуемы.

– Простите, что вы вспомнили? – озадачился Шурик.

– Голос вспомнила, – прищелкнула пальцами Зоя. – Еще когда ты спрашивал у меня дорогу на станцию, я подумала: где-то я слышала этот голосок недорезанного петушка! Тембр у тебя не сформировавшийся, не мужской. Значит, это ты на меня напал, когда я пробиралась в дом?

Пожалуй, она покрепче его будет и наглее, что неудивительно. Тот, кто провел несколько лет в колонии, если окончательно не ломается, приобретает эдакий кураж, вольность в поведении и качества хищного зверька, всегда готового к обороне. Иногда печать зэка проскальзывала и в ее интонациях. Подобную речь папа Шурика называл жлобской.