Книга Человек системы - Георгий Арбатов

Развернувшаяся атака на курс XX съезда, надо сказать, встретила довольно серьезное сопротивление, несмотря на отсутствие признанных лидеров у демократических сил. Видимо, сами идеи обновления, очищения идеалов социализма от крови и грязи уже завоевали серьезную поддержку в толще партии и общества, несмотря на непоследовательность Хрущева и его сподвижников. Этим в конечном счете можно объяснить, что так вот, с ходу, одним махом изменить политическую линию и политическую атмосферу в партии и стране не удалось. Против такого крутого поворота были и некоторые члены президиума ЦК КПСС (включая, как ни странно, даже М.А. Суслова, который был вообще против крутых поворотов, за осторожность, а также секретарей ЦК Ю.В. Андропова и Б.Н. Пономарева). Ну а кроме того, в жесткую «позиционную войну», развернувшуюся в процессе рутинной работы над речами, документами, ответственными статьями, включалась большая группа людей из самого аппарата ЦК (в их числе определенная роль принадлежала консультантам обоих международных отделов, а также некоторым ответственным работникам Отдела пропаганды, включая прежде всего А.Н. Яковлева). А также – ученые, журналисты, эксперты. Они в меру сил старались отбить наскоки сталинистов.

Победой всех этих, не побоюсь затертого термина, здоровых сил можно, в частности, считать то, что на ХХIII съезде, бесцветном, консервативном, не сделавшем ни одного шага вперед, вопреки требованиям сталинистов все же не произошло отмены решений XX и ХХII съездов партии. Победой – сейчас это может казаться непонятным, даже смешным – стало и то, что время от времени как символ, как флаг, демонстрировавший, что «крепость» пока что не пала, в официальных документах и речах появлялись упоминания XX и XXII съездов партии («протащить» в эти документы прямую критику культа личности Сталина становилось все труднее). Сохранены были и «новации» во внешней политике, включая понятие мирного сосуществования, хотя и вокруг него какое-то время шла острая борьба. Мало того, летом 1966 года на заседании Политического консультативного комитета Организации Варшавского договора была одобрена идея переговоров по созданию системы общеевропейской безопасности, то есть был начат путь, который привел через девять лет к хельсинкскому Заключительному акту, а затем – уже в наши дни – к другим новым политическим реальностям в Европе.

Но при существовавшем соотношении сил эта борьба не могла завершиться торжеством идей XX съезда. Кое-какие плацдармы были захвачены сталинистами. И речь шла не только о назначениях, но и о политической и идеологической линии. Начиная с вещей символических, но в нашем обществе, где все давно научились читать между строк, тем не менее весьма существенных. Например, имя Сталина перестало появляться в контексте критики его преступлений и ошибок, но зато все чаще начало упоминаться в хвалебном, положительном смысле. (Кажется, первым документом, где оно фигурировало в позитивном контексте, был доклад Л.И. Брежнева в связи с двадцатилетием победы над фашистской Германией в мае 1965 года.) Изменились содержание и стиль официозных статей. В них все реже рассматривались темы, упоминались идеи и понятия, вошедшие в обиход после XX съезда. Зато ключевыми словами становились «классовость», «партийность», «идейная чистота», «непримиримая борьба с ревизионизмом» и т. д. – весь столь привычный со сталинских времен идеологический набор.

Первая схватка, одним словом, закончилась как бы компромиссом. Что-то сохранила одна сторона, но что-то получила и другая.

То же самое можно сказать и о другом, более интимном аспекте сталинистского контрнаступления – о том, что я назвал «борьбой за душу» Брежнева.

У консерваторов, включая людей из близкого окружения Брежнева, были – при всем их примитивизме, невежестве, а в чем-то и тупости – важные источники силы. Один из них состоял в том, что они давно и хорошо знали Брежнева, знали и его слабости и могли на них довольно ловко играть. Поначалу, я думаю, весьма провинциальный, почти не имевший дела со сколько-нибудь образованными, эрудированными людьми. Брежнев даже искренне верил, что его прежние приближенные – настоящие знатоки политики, экономики, марксизма, которые оберегут его от ошибок, ляпсусов, а то, глядишь, и подскажут стоящую мысль. И уж во всяком случае, помогут разобраться, соответствует ли то или иное заявление, предложение, формулировка марксистскому «священному писанию» или нет. Этот вопрос, видимо, особенно волновал Брежнева, когда он стал генеральным секретарем. Тут уж делать что-то «немарксистское», считал он, совсем не подобает – на него смотрели вся партия, весь мир. А сам Леонид Ильич был в теории крайне слаб и хорошо это понимал.

Но этим людям все же не удалось добиться главного – монополии на «ухо Брежнева», положения «верховных жрецов» от марксизма, монополии на теоретическую, а тем более (ведь они и этого добивались) политическую экспертизу. Здесь, я думаю, решающую роль сыграла в высшей мере присущая Брежневу осторожность. Он хотя поначалу этим людям доверял, но не был в них полностью уверен, боялся оконфузиться. И потому вскоре начал искать также альтернативные мнения и точки зрения.

Мне кажется, очень важным в той ситуации было то, что Андропов быстро и однозначно встал на позицию поддержки Брежнева (кстати, был в отношении его безупречно лоялен, хотя и не мог не видеть его слабостей, а в последние годы – полной неспособности выполнять элементарные обязанности руководителя страны). Поэтому уже в первые месяцы после октябрьского пленума у Андропова появилась возможность высказывать Брежневу свое мнение, и, хотя Юрий Владимирович был осторожен (мне лично часто казалось – чрезмерно осторожен), он мог играть по ряду вопросов роль противовеса негативным давлениям. Эту возможность, по моим наблюдениям и впечатлениям, он в каких-то ситуациях использовал.

Вскоре начали играть все возрастающую роль два помощника Брежнева – А.М. Александров-Агентов и Г.Э. Цуканов. Александров – профессиональный дипломат, приглашен Брежневым из Министерства иностранных дел еще в пору, когда тот был председателем президиума Верховного Совета СССР. Александров конечно же в интеллектуальном плане, а также в плане политической и человеческой порядочности стоял на порядок выше Голикова и Трапезникова и как минимум мог нейтрализовать их наиболее оголтелые атаки на внешнеполитическом направлении. Во всяком случае, в вопросах, где сам занимал прогрессивную позицию (делаю эту оговорку потому, что в некоторых вопросах Александров, на мой взгляд, был достаточно консервативен).

Что касается Цуканова, то это был профессиональный инженер-металлург, в прошлом директор крупного металлургического завода в Днепродзержинске. Брежнев, став вторым секретарем ЦК КПСС, сорвал его с места – Леониду Ильичу нужен был помощник в делах, связанных с общим руководством оборонной промышленностью. Теперь, когда Брежнев стал генеральным секретарем, у Цуканова появились более широкие функции и он начал помогать ему в экономических, а со временем – и в других делах. Поскольку Цуканов не считал себя в этих вопросах достаточно компетентным, он привлекал в качестве экспертов специалистов.

Не скажу, чтобы у Цуканова с самого начала были четкие идейно-политические позиции по проблемам, вокруг которых развертывалась особенно острая борьба: о Сталине и курсе XX съезда, о мирном сосуществовании и др. Но он быстро нашел верную ориентацию. Не в последнюю очередь потому, что хорошо знал людей из самого близкого окружения Брежнева и относился почти ко всем ним с глубокой антипатией. Это заставляло его искать помощи, привлекать к выполнению заданий людей, настроенных прогрессивно (нередко спрашивая совета и у Андропова, которому он очень доверял). Так, в число тех, кого привлекали к заданиям по поручению Брежнева либо в качестве рецензентов на поступающие от других помощников материалы, попали Н.Н. Иноземцев, А.Е. Бовин, В.В. Загладин, автор этих воспоминаний, а также Г.Х. Шахназаров, С.А. Ситарян, Б.М. Сухаревский, А.А. Аграновский и некоторые другие.